Рассказы

Белая вьюга.

Выйти из круга:

Рушит наш мир

Горе – вампир.

Белая вьюга.

Выжить без друга:

Замкнут навек

Труп — человек.

Часть 1

            Небо сыпало на землю крупные белые хлопья. Они липли к одежде; забивались за шиворот; сливаясь в единый мягкий поток, застили глаза. Эд Грин вытряхнул снег из-за воротника, поудобнее устроился на хрустящем, сверкающем белизной ковре и поднёс к глазам бинокль. Сквозь плотную занавесь очень сложно было хоть что-то разглядеть, и мужчина всматривался и всматривался вперёд, боясь упустить момент, когда по горной дороге проедет автомобиль.

Эд сидел здесь уже несколько часов. Его восхождение закончилось в четыре часа пополудни, когда ещё светило солнце и не было ни малейшего намёка на снег. Одолев последние метры и отдышавшись, Эд примостился за сугробом, у края оврага, открыл рюкзак, вытащил воду и сэндвичи. Жадно поедая свой нехитрый обед и запивая его «Бон Аквой», он то и дело поглядывал на бегущую внизу дорогу. Слишком много сил было потрачено, чтобы упустить удачу в самый последний момент, чтобы лишиться надежды, шанса, который был ему жизненно необходим.

            Эд Грин потерял возможность выбора в тот день, когда в автокатастрофе погибли его жена и сын...

…проснулся.

            Рывком сел на кровати.

            Частое и тяжёлое дыхание, взбесившееся, бьющееся в нервном приступе сердце и ужасающие образы перед глазами. С него ручьями тёк пот.

            Прошло несколько минут, прежде чем Эд окончательно пришёл в себя. Вынырнул из того, что оказалось сном, жутким и беспощадным кошмаром. Несколько минут для того, чтобы вернуться в настоящую реальность и вновь привыкнуть к способности видеть окружающий мир таким, какой он есть.

            А мир Эда к этому моменту ссохся до маленькой комнаты.

            «Где я оказался?»...

Ремонтник с охранником явились через десять-пятнадцать минут, хотя, может быть, прошло больше или меньше времени: в «камере» без окон оно терялось и растворялось. Охранник был другой – не такой высокий, но более грузный, а ремонтник – худой и вытянутый, как фасолина.

— Так ты и есть тот забияка, который надавал старине Генри по мордасам? – Охранник усмехнулся. – Сиди тихо, и тогда ты не познакомишься с моим дружком кольтом. – И он похлопал по кобуре с пистолетом.

Охранник поставил чемоданчик с инструментами на пол, открыл его, достал кусачки. Пока он обрезал провода, Эд рассматривал содержимое чемоданчика.

— Зачем тебе понадобилось ломать систему, а? – Толстый охранник зыркнул на Эда, но тот не ответил. – Что молчишь-то? Как тебе вообще это удалось?

— А тебе не рассказали? Я вежливо попросил болты, они сами и отвернулись.

Толстый взгоготнул.

— Шутник.

Эд улыбнулся – и бросился вперёд, изо всей силы толкнув ремонтника...

Гринвич-роуд, 27. В этом доме жила Элайза Уитакер, девочка с тёмными волосами и голубыми глазами. Её родители были порядочными и верующими людьми; можно было бы даже назвать их строгими, но эта строгость никак не распространялась на Элайзу. Они не интересовались, куда она идёт гулять, — разве что мать бросала короткую фразу: "Ты на улицу? Надень куртку". Элайза кивала и шла гулять в одной толстовке.

   За успехами дочери в школе следил отец. В перерывах между баскетбольными матчами он сворачивал спортивную газету и интересовался, какие Элайза получила оценки.

   — Да так… — отвечала девочка. — Опять была математика. Эта злючка мисс Блум снова ко мне придиралась. На физ-ре я проводила зарядку… Ладно, я пойду, пап.

   — Ну, иди, иди, — бубнил себе под нос отец и разворачивал газету как раз к тому моменту, когда заканчивалась реклама.

   Под восторженные крики болельщиков и "slam'ы"-"jam'ы" комментаторов Элайза поднималась на второй этаж, к себе в комнату, включала музыку, ложилась на кровать и… может, звонила своей подружке Трэйси или открывала книжку, или разглядывала потолок, размышляя о чём-нибудь... 

Следующим был урок изо. Элайза любила рисовать, но требования, которые предъявляла к ученикам мисс Фло, абсолютно девочку не устраивали. Она хотела рисовать в своей манере, но эта манера, в свою очередь, не устраивала мисс Фло.

   Учительница изо была пожилой незамужней женщиной, которая искренне полагала, что, при должном старании, из любого ученика может получиться Санти, Айвазовский, Ван Гог или Дали. Элайза не хотела гнаться за мастерами — она приходила на уроки изо, чтобы рисовать. Но мисс Фло каждый раз критиковала её, причём прилюдно, а потом, уже наедине, по секрету, говорила, что она, Элайза, её любимая ученица. Девочка плохо понимала логику учителей, а над логическими вывертами мисс Фло предпочитала вообще не задумываться.

   Когда урок закончился, ученики высыпали на перемену, чтобы узнать приятную (для них) новость: спаренного урока физкультуры сегодня не будет. Физрук уволился, а нового пока не нашли. Никто из учителей не может провести свои уроки вместо отменённых, так что детей отпускают домой. Кто-то из особо эмоциональных детишек разразился громким "Ура-а-а!", и плотный поток из радующихся детей хлынул в раздевалку. Толпа разделилась на группки, потом на отдельных учеников, которые (пока школьное начальство не отменило своего решения) с невероятной радостью на лицах выбегали из школы...

   ...- А что было дальше? — спросила Элайза.

   — Где? — не поняла Трэйси.

   — Ну, в том фильме.

   — А-а… М-м… А на чём я остановилась?

   Элайза напомнила, и Трэйси продолжила пересказывать сюжет... 

(Продолжение рассказа "Энгэ". Часть 1/2)

Ларисе Оржеховской, с благодарностью

Отражение реальности суть сама реальность.

(Павел Ефимцев)

По телевизору показывали художественную гимнастику. Российские спортсменки были на высоте. Они уже принесли в копилку сборной несколько медалей, в том числе золотых, и сейчас боролись за лидерство в очередном виде спорта. Вениамин Рачков, отличающийся хрупкой худобой мужчина шестидесяти лет, с интересом следил за Летней Олимпиадой. Попивая пиво из большого стакана, он подбадривал гимнасток как мог, и делал это довольно громко. Но никто не возражал: соседи у Рачкова злобивостью не отличались, а жил он один – с женой пенсионер развёлся десять лет назад, как раз летом.

«Юбилей, чтоб его!» — мелькнула неприятная мысль.

Евгения Царицына, пятнадцатилетняя надежда России, вновь привлекла внимание Рачкова: она высоко подбросила ленточку, прыгнула, подогнув стройные ножки, и уже готовилась поймать снаряд, как вдруг передача прервалась и вместо красивой молодой спортсменки весь экран заполнило изображение чьего-то незапоминающегося лица...

(Продолжение рассказа "Энгэ". Часть 2/2)

… Пятно на снимке, в самом центре головы, смотрелось эффектно. Казалось, кто-то замазал часть мозга, оставив в насмешку этот идеально ровный круг.

— Фантастика-а, — протянул Прошкин. – И что будем делать?

Зеленштейн не сомневался ни мгновения.

— Как что? Вытаскивать, конечно!..

Марии Ермаковой. Фхтагн-фхтагн!

Сказать, что у Зафодия Библброксовича Бетельгейзина сегодняшний день не задался, все равно что… м-м… даже подходящего сравнения не находится! Впрочем, как обычно.

Сначала босс Зойдбергер: "Ты петух с куриными мозгами, а не работник крупнейшей логистической компании!"

Затем кто-то в автобусе: "Че ты вылупился на меня, как цыпленок из яйца? Или я так уж отдавил твою лапку?"

И еще жена: "Опять ноешь? Как мне это надоело! Моя жизнь — курятник!"

— А я тогда кто? — резонно вопросил Зафодий.

— А ты — куриный кубик "Магги"!

Бетельгейзин снова вылупился и чуть было не закудахтал, но сдержался.

Дети — сын Альфин и дочка Нейтирина — затряслись от хохота, правда, беззвучного: давало знать себя уважение к отцу...

Ох, сколько живу, синюю пустыню не видел. И зеленых верблюдов тоже.

Кабинет был просторным и белым, а доктор лысым и зелёным. Или, скорее, мшистого цвета, но это мало что меняет.

            — Присаживайтесь, — сказал доктор (Нац его фамилия).

            Я сел в кресло. Оно тут же обхватило меня накачанными ручищами и сжало в пельмень...

 Привет, это снова я, Децербер.

            Кое-кто говорит, что я – разумное воплощение Цербера. Но мне кажется, что всё наоборот. Это он – моё неразумное воплощение. И вот ещё одно доказательство его неразумности....

Планеты не умеют ненавидеть и не мстят своим обидчикам, иначе Провидение давно стёрло бы с метрик пространства такое исчадие преисподней, как я. Второй виток, третий. Планета в агонии. На её поверхности бушует огненная вакханалия. Вот последние островки породы погружаются в адское пламя, стирая очертания материков. Теперь вся поверхность планеты – красная, расплавленная жижа...

Шторы были задёрнуты, и в комнате царил полумрак. Возле стены, увитой искусственными растениями, стоял красный диван — мягкий, удобный. На нём, положив голову на подушку, лежал худощавый молодой человек: глаза закрыты, на губах иногда появляется улыбка, пальцы рук подрагивают. Кожа его была неестественно бледной. Из-за этой мертвенной бледности и худобы таких, как он, и называли "призраками"...

— Падаем!

— Земля-а-а-а!

Я не поверил себе. Земля… слишком жутко, слишком неожиданно, чтобы быть правдой. Все время кажется, что земля – это не со мной, это не сейчас, это где-то там, в бесконечно далеком будущем, еще успею налетаться, напорхаться, на… А вот и не успел, и душа замирает в страхе, как в первые секунды полета – ай, ах, не сейчас, нет, не надо, не…