Безумный Гробовщик Часть 3

  Мне  казалось,  что  отсутствовал  я  недолго,  но   когда  вернулся к  застолью,  обнаружил,  что  Эмпедокл  успел  перейти  к  следующему  разделу своих  жизнеописаний.  Это  был  уже  совсем  другой  рассказ,  на  другую  тему;  с  предысторией  его  связывало  лишь пресловутое  колье  из  нефрита,  зловещая  тема  которого  протянулась,  как  я  понял,  своеобразным  лейтмотивом  через  все  выпуклости  и  впадины  жизненных  перипетий  гробовщика.

  Геката  слушала  Эмпедокла  затаив  дыхание.  Глаза  её  блестели.  Произошло  то,  чего  я  опасался  больше  всего.  Гробовщику  удалось-таки  всерьёз  заинтересовать  девушку,  втянув   её  в  круговерть  своих  мистических  хитросплетений. Подходя,   я  слышал,  как  она,  всплеснув  руками,  громко  воскликнула,  чему-то  поразившись:  «Господи,  какой  кошмар!»,  на  что  Эмпедокл,  взъерошив  пальцами  свою  дикую   бороду,  отвечал  с  довольной  усмешкой: «Погодите,  госпожа  Геката,  это  ещё  не  кошмар.  Лучше  послушайте,  что  было  дальше!»  На  моё  отсутствие  ни  тот,  ни  другой,  как  оказалось,  не  обратили  особого  внимания.  Когда  же  я  вновь  занял  своё  место  рядом  с  Гекатой  и,  нежно  пожав  ей  руку,  шепнул:  «Я  здесь,  любимая,  ничего  не  бойся»,  она,  не  поворачивая  головы,  только  досадливо  шевельнула  плечом.

  Не  исключено,  что  история  Эмпедокла  действительно  заслуживала  такого   внимания.  Однако  тщетно  пытался  я  прислушаться  к  тому,  что  говорит  гробовщик. Нить  повествования  от  меня  ускользала.  Мои  мысли  неизменно  возвращались  к  разговору  с  Льюисом,  оставившему  после  себя  не  очень  приятный  осадок.   Моему  другу  случайно  удалось  узнать,  что  директор  кладбища,  господин  Нефф,  готовит  гостям  на  десерт  какой-то  невообразимый  сюрприз,  далеко  выходящий  за  рамки  самого  искушённого воображения,  который,  помимо всего  прочего,  способен  перевернуть  все  существующие  представления  о  структуре  вселенского  миропорядка.  Несмотря  на  то,  что  организация  подготавливаемого  фокуса  хранилась  в  строжайшей  тайне,  слухи  о  неведомом   десерте  уже  просочились  в  публику. Важность  затеваемой  игры  подчёркивалась  и  мерами,  принятыми  в  связи  с  необходимостью  наличия  полной  аудитории. Господин  Нефф  тайком распорядился  поменять  местами  все  сигнальные  фонари  и  указатели  на  аллеях кладбища,  расставив  их  заново  таким  образом,  чтобы  конец  каждого  пути,  начинавшегося  от  «египетского»  склепа,  заканчивался  его  же  началом.  Теперь  если  кто-то  из  гостей  решился  бы  покинуть  празднество  без  особого  на  то  разрешения,  то,  пользуясь  переставленными ориентирами,  неизменно  возвращался  бы  на  исходное  место,  к  банкетному  залу.

  Всё  это  было  вполне  в  духе  нашего  директора;  тому,  кто  хорошо  знал  господина  Неффа,  нетрудно  было  сообразить,  что  вряд  ли  такой  человек,  как  он,  станет  удерживать  людей  всю  ночь  на  одном  месте  ради  пустой  забавы. Я  пытался  представить  себе,  каким   может  оказаться  его  сюрприз,  «далеко  выходящий  за  рамки  искушённого воображения»,  и  ничего  хорошего,  конечно,  мне  в  голову  не  приходило.

  На  этом  месте  внимание  моё  рассеялось.  Я  позволил  себе  на  минуту  отвлечься,  и  в  ушах  тотчас  зазвучал  взволнованный  голос  мавританского  Звездочёта,  который,  не  переставая,  всё  это  время  без  устали  что-то  рассказывал  моей  невесте:

  -  ..Неизвестно,  чем  бы  всё  это  кончилось,  если  б  в  дело  не  вмешался  Иосафат,  славный малый,  превосходный  форейтор,  отменный  мастер  своего  дела,  -  говорил  Эмпедокл,  не  выпуская  из  рук  винный  кубок  зеленоватого  цвета,  похожий  на  ониксовую  чашу  Птолемеев.  -  Парень    был  бесконечно  признателен  мне  за  то,  что  однажды  я  спас  его  от  толпы  разъярённых  пантеистов,  и  в  благодарность  за  эту  услугу  познакомил  меня  с  тётушкой  Лукрецией,  предварительно  наговорив  про  неё  кучу  загадочных  небылиц. Правда,  я  так  и  не  понял,  кем  именно  являлась  вышеупомянутая  тётушка:  ясновидящей,  знахаркой,  прорицательницей,  ведуньей,  обладательницей  каких-то  тайных  знаний  или,  отщипывая  от  всего  понемногу, пользовалась  этим  по  мере  сил  в  своих  интересах,  но  Иосафат  уверял,  что  она  именно  тот  человек,  который  сможет  помочь  мне.  Он  был  убеждён,  что  в  её  силах  снять  вековое  проклятье  с  нефритового  колье.  Парень  искренне  желал  мне  добра,  однако,  по  простоте  душевной  не  мог  оценить  всей  серьёзности  дела,  в  которое  ввязался.  Бедный  Иосафат!  До  сих  пор  у  меня  в  ушах   стоят  истошные  вопли,  которые издавал  несчастный,  когда  его…  когда  ему…  А,  впрочем,  не  будем  забегать  вперёд. До  начала  концерта  достаточно  времени,  чтобы  я  успел  рассказать  вам  если  не  всё,  то  по  крайне  мере  большую  часть   того,  что  намечено…

  С  тётушкой  Лукрецией  мне  довелось  познакомиться  на  городском  рынке,  куда  мы с   Иосафатом  зашли  как-то  выбирать  себе  костюмы  для  предстоящего  карнавала.  Когда  мы  проходили  мимо  овощных  рядов,  Иосафат  вдруг  остановил  меня,  указав на   скромную женщину  преклонных  лет,  набиравшую  в  плетёную  корзинку  свежую  зелень.  «Это  та  самая  тётушка  Лукреция,  о  которой  я  тебе  говорил,  -  сказал  он.  -   Она  часто  покупает здесь  травы  для  своего  тайного  творчества.  Какая  удача,  что  мы  её встретили!  Вот  самый  подходящий  момент  для  знакомства».

  Не  знаю,  почему  этот  момент  был  назван   «самым  подходящим»,  но  поначалу  у  меня  не  было  желания  знакомиться  с  вышеназванной  тётушкой.  Я  ещё  не  успел  свыкнуться   с  мыслью  о  необходимости  предстоящего  знакомства; люди  подобного  сорта  всегда  вызывали  у  меня  в  первую  очередь  недоверие  и  настороженность.  Однако,  когда  мы,  я  и  тётушка,  были  представлены  друг  другу,  все  мои  антипатии  куда-то  разом  исчезли.

  Передо  мной  была  милейшая  старушка  в  старомодном  чепце  и  наброшенном  на  плечи  клетчатом  платке,  из-под  которого  выглядывали  оборки  заношенной  шерстяной  кофты;  весь  вид  тётушки  излучал  благодушие,  кротость,  смирение,  ласку  и  какую-то  особую  душевную  теплоту. Она  приветливо  улыбалась, приветливо  поблёскивали  стёкла  её  очков,  и  голос   звучал  совсем  как  у  доброй  бабушки,  встретившей  после  долгой  разлуки  любимого  внука.  После  двухминутного  общения  с  ней  я  почувствовал  себя  так,  словно  мы  были  знакомы  много  лет…  и  сам  не  заметил,  как,  разговорившись,  слово  за  слово,  выложил  ей   историю  нефритового  колье,  легко  нарушив  при  этом  все   свои  же   табу  и  запреты.  На всякий  случай  я  добавил,  что  колье  таит  в  себе  множество  небезопасных  непредсказуемостей,  и  что  бывало  даже  так,  что  люди  посторонние,  имевшие  несчастье  лишь  случайно  коснуться  нефрита,  навлекали  тем  самым  на  себя  непоправимую  беду. Тётушка   выслушала  меня  не  перебивая.  Было  видно,  что  мой  рассказ  заинтересовал  её.  Когда  я  закончил,  она  без  лишних  слов  очень  любезно  пригласила  меня  зайти  к  ней  в  ближайшее   время на  чашку  чая.  «Я  постараюсь  что-нибудь  для  вас  сделать,  друг  мой,  -  просто  сказала   она.  –  Нельзя  допускать,  чтобы  человек,  гонимый  жестокой  судьбой  и  преследуемый  роком,  не  имел  шанса  для  исправления  своих  ошибок.  Приходите  и,  отбросив  сомнения,  приносите  ваше  колье».  На  том  мы  и  расстались.  День,  точнее,  вечер,  назначенный  Лукрецией  для  нашей  встречи,  являлся  как  раз  кануном  чётного  полнолуния,  то  есть  временем  явления  Белой  Улитки.

  -  И  у  вас  даже  после  этого  не  зародилось  никаких  подозрений? -  совершенно  искренне  изумилась  Геката.  -  Не  понимаю.  Ну,  ладно,  ваш   Иосафат  -  он  дилетант,  ему  все  эти  тонкости  неведомы,  но  ведь  вы,  Безумный  Гробо…  простите,  уважаемый  Эмпедокл,  вы  с  вашим  громадным  опытом  и  знанием  жизни?!   Как  же  вы  могли  позволить  так  легко  дать  уговорить  себя?  Или  у  вас  не  было  на  руках  лунного  календаря?  Но  ведь  вы  могли  купить  его  у  любого  разносчика  газет.

  С  чувством  невольной  ревности  я  отметил,  что  Геката  уже  хорошо  знает  этого Иосафата,  «славного  малого  и  дилетанта»,  сыгравшего  в  новой  драме  Эмпедокла,  судя  по  всему,  не  последнюю  роль.  Пока  я  беседовал с  Льюисом  о  таинственном  сюрпризе  от  господина  Неффа,  между  моей  невестой  и  гробовщиком  установилась  прочная  незримая  связь,  позволявшая  им  понимать  друг  друга  с  полуслова.  В  обсуждаемых  темах  начали  появляться  лица,  знакомые  только  им  двоим, а  иногда  рассматривались  вопросы,  выходящие  за  грань  моего  понимания.  Всё  это  мне  очень  не  нравилось,  но  я  счёл  за  лучшее  помалкивать.

  -  Изречённое  мимоходом  и  вскользь,  госпожа  Геката,  -  смущённо  закряхтел  Звездочёт,  жестом  азартного игрока   пододвигая  к  себе очередную  бутылку  вина, -  никогда  не  заменит  обдуманное  и  решённое  загодя…  Дело  в  том,  дорогая  моя,    что  с  некоторых  пор  с  моей  памятью  произошли  странные  и  необратимые  изменения.  Мне  крайне  неудобно  за  некоторую  бессвязность  своего  повествования,  но  если  прибегнуть  к  помощи  простейших  логических  механизмов,  то,  наверное,  нетрудно  будет  восполнить  все  недостающие  пробелы.

  ..Мы  пришли  к  тётушке  Лукреции  в  назначенное  время,  как  и  было  оговорено  заранее.  Она  уже  ждала  нас.  Однако  нефритовое  колье,  лежавшее  в  моём  кармане,  я  не  решился  внести  в  её  гостеприимный  дом  сразу.  У  меня  зародились  опасения  /и  не  безосновательные/,  что  злая  тяга,  гнездящаяся  в  каждом  звене  адского  ожерелья, может  как-то  нехорошо  повлиять  на сложившиеся  между  нами  дружеские  отношения.  Я  сказал  об  этом  Иосафату,  и  он  посоветовал  мне  припрятать  до  поры  драгоценность  где-нибудь  в  укромном  месте,  рядом  с  её  домом.  Нефрит  стоило  предъявить  в самый  последний  момент,  когда  наступит  час  обряда  очищения,  но  никак  не  раньше.  Мы  уже  вступили  на  территорию  цветущего  тётушкиного  сада,  когда  я  спрятал  колье  в  одном  из  кустов  белых  роз,  обрамлявших  ведущую  к  дому  дорожку.

 ..Как  сейчас  стоит  перед  моими  глазами  вся  нехитрая  обстановка  маленького,  розового,  «кукольного»  домика  тётушки  Лукреции.  И  разноцветные верёвочные  коврики  на  паркетном  полу,  и  старинные  клавикорды  с  нотной  папкой  шубертовских  пьес,  и  спущенные  на  окнах  кисейные  занавески,  за  которыми  алели  ветви  цинерарии,  и  силуэтные  офорты,  рисованные  тушью  по  перламутру,  висевшие  в  затейливых  рамках  над  диваном  красного  дерева.  Здесь  было  так  уютно,  так  по-домашнему  тепло,  всё  располагало  ко  взаимному  доверию  и  приятной  беседе.  А  ведь  за  долгие  годы  своих   скитаний  я  успел  уже  основательно  одичать  и  отвыкнуть  от  прелестей    семейного  очага.

  Это  было  чудесное  застолье!  К  вечернему  чаю  тетушка  выставила  на  стол  банки  с  лучшим  своим  вареньем  и  напекла  каких-то  сказочных  булочек,  которые  просто  таяли  во  рту.  Плюс  ко  всему,  она  оказалась  на  редкость   внимательным  и  тонким  собеседником.  Она  умело  поддерживала  разговор  и  до  упаду  хохотала  над  нашими  шутками,  чем  окончательно  расположила  меня  в  свою  пользу.  Никогда  мне  ещё  не  было  так  хорошо  и  комфортно.  Размякнув  телом  и  душой,  я  позволил  себе  расслабиться  и  забыл  о  многих  вещах,  о  которых  человеку  в  моём  положении  забывать  не  пристало.  За  разговорами   я  как-то  упустил  из  виду,  зачем  мы  сюда,  собственно,  пришли,  а  сама  тётушка  тоже  почему-то  не  напоминала  нам  о  цели  нашего  визита.  Так  мы  сидели,  мирно  чаёвничали,  проводя  время  в  мирной,  ничего  не  значащей   беседе,  а  стрелки  часов  между  тем  неумолимо  двигались  к  полуночи.

  Было  уже  очень  поздно.  В  какой-то  момент  Лукреция  привстала  с  кресла,  чтобы  подлить  в  чашку  моего  спутника  крепкой  заварки,  и  я,  невольно  проследив  за  ней  взглядом,  мимоходом  глянул  на  место,  куда  должна  была  падать  её  тень.  Тут-то  меня   и  пригвоздило  к  стулу,  да  так,  что,  поперхнувшись  чаем,  я  лишился  на  какое-то  время  дара  речи.  Слова  застряли  у  меня  в  глотке,  потому  что  я  увидел…  я  увидел…

  -   Вы  увидели,  что  тётушка  Лукреция  не  отбрасывает  тени?!  - заметно  волнуясь,  воскликнула  Геката,  уронив  ложку  от  мороженого  прямо  на  стол. -  Наверняка  именно  это  вас  поразило?!

  В  ответ  Эмпедокл  издал  какой-то  непонятный  шипуче-хрипящий  звук  и  схватился  рукой  за  горло  так,  словно  хотел  сорвать  с  шеи  невидимую  верёвку,  якобы  душившую  его.  Потом  он  начал  раскачиваться  из  стороны  в  сторону,  как  метроном,  сперва  понемногу,  затем  всё  больше  и  больше,  и,  наконец,  амплитуда  его  колебаний  достигла  таких  размеров,  что  я  стал  опасаться,  как  бы  наш  рассказчик  не  свалился  со   стула.  Но  всё  окончилось  благополучно.  Свободной  рукой  гробовщик  неожиданно  с  силой  дёрнул  себя  за  бороду,  и  все  раскачивания  и  хрипы  разом  прекратились.

  -  Нет,  госпожа  Геката,  всё  не  так  просто,  -  продолжил  Эмпедокл,  немного  помолчав  и  уравновесив  себя  изрядным  глотком  вина  из  чаши  Птолемеев.  -  Тень-то  она  отбрасывала  -  да  ещё  какую!  Но  что  это  была  за  тень?!  Вот  в  чём   загвоздка!  Эта  тень,  как  бы  получше  выразиться,  была…  НЕ  ЕЁ!  Да-да,  эта  тень  не  имела  НИЧЕГО  ОБЩЕГО  с  нашей  милой тётушкой!  Силуэт  существа,  маячившего  за  её  спиной,  ничего,  кроме  содрогания  и  отвращения,  вызвать  не  мог. В  линиях  бесформенного,  как  могло  показаться  на  первый  взгляд,  контура  не  угадывалось  никаких  человеческих  признаков  вообще. Тут  было  что-то  от  рептилии,  что-то  от  змеи,  что-то  от  гигантского  насекомого,  к  этому  примешивались  ещё  какие-то  мерзкие   усатые    отростки,  похожие  на  доисторических  трилобитов.  Вот  такая  невообразимая  шевелящаяся  смесь  распласталась  на  стене  за  спиной  доброй,  милейшей  Лукреции…  Впрочем,  длился  этот  кошмар  недолго,  секунды  три-четыре  -  не  больше.  Я  невольно  зажмурился,  а  когда  вновь  открыл  глаза,  всё  было  на  своих  местах,  как  и  прежде.  Её Тень  была  обычной  тенью, словно  и  не  выходила  за  рамки  тётушкиной  фактуры;  сама  же  тётушка  сидела  напротив  и,  мило  улыбаясь,  пододвигала  мне  блюдо  с  очередным  лакомством,  упрашивая  отведать пирожки  с  жареными  артишоками.   Мне  потребовалось  сделать немалое  усилие  над  собой,  чтобы  взять  себя  в  руки  и  улыбнуться  в  ответ…

  -  Да-да,  я  где-то  читала,  что  во  время  чётного  полнолуния  тень  иногда теряет  свою  полную  зависимость  от  хозяина,  благодаря  чему  по  её  очертаниям  можно  выявить  природу  любой,  самой  завуалированной  сущности,  -  задумчиво  произнесла  Геката,  вновь  принимаясь  за  мороженое.  – Это  -  неоспоримый  факт,  он  подтверждён  многими.  Но  ведь  Иосафат  ничего  не  заметил?  Его-то  поведение  ничуть  не  изменилось?  Также  он  не  обратил  внимания  и  на  вашу  реакцию.  Почему?

  -  О,  вечно  голодный  Иосафат  был  чересчур  увлечён  набиванием  своего  желудка  -  на  тётушкином столе  громоздилось  столько  всевозможной  снеди,  -  вздохнул  Эмпедокл.  -   К  тому  же  он  был  слишком  прост  для  подобных наблюдений  и  выводов.  Эта  простота в   итоге  и   погубила  его…  Мне  же  как-то  удалось  отчасти  убедить  себя  в  том,  что  я  стал  жертвой  случайной   игры  свето-тени.  Трепыхавшиеся  на  сквозняке  складки  розового  абажура  могли  ввести  меня  в  заблуждение.  Мы  продолжали  сидеть  за  круглым  столом,  так  же  пили  чай с  плюшками,  беседовали  о  всяких  разностях,  но,  конечно,  не  было  уже  в  нашей  маленькой  компании  прежнего  веселья  и  непринуждённости.  Все прелести  уютного  домика  померкли  в  моих  глазах.   Чудовищная  тень,  мельком  показавшаяся  на стене,  не  давала  мне  покоя.  Но  и  не  только  это!  Помимо  всего  прочего  виденный  силуэт разбудил  в  моей  памяти  отголосок  какого-то  давнего  события, обрывки  которого  замелькали  в  голове  как  грозное  предупреждение  о  чём-то  очень  важном  и  значительном.

  Трудно  было  продолжать  разговор  в  такой  обстановке.  Угощение  больше  не  лезло  мне  в  рот.  Странное  удушье  стискивало  грудь.  Изо  всех  сил  стараясь  говорить  непринуждённо,  я  попросил  разрешения  выйти  ненадолго  на  свежий  воздух.  Мне  необходимо  было  хоть  немного  проветриться.

  «Что  ж,  выйди  и  проветрись,  -  сказала  Лукреция,  как-то  очень  внимательно  на  меня  посмотрев,  -  а  потом  займёмся  нашими  делами.  Надеюсь,  ты  не  забыл  принести  с  собой  нефритовое  колье,  друг  мой?  Тебе,  наверное,  не  терпится  избавиться  от  него,  да?»

  В  её  голосе  прозвучала  что-то  похожее  на  скрытую  насмешку,  но  она  прошла  мимо  моих  ушей.  Мне  даже  не  показалось  странным,  что  тётушка  «вдруг  вспомнила»  про  нефритовое  колье,  да  ещё  выразила  свою  заинтересованность  в  такой  оригинальной  форме.  Я  чувствовал  себя  очень  нехорошо  и,  поднявшись  из-за  стола,  не  без  удивления  отметил,  как  стали  непослушны  мои  ноги. Двигаясь  походкой  начинающего  канатоходца,  я  приблизился  к  выходу,  распахнул  двери   и  замер…

  ..Вместо  милого,  ухоженного  уголка  райского  сада,  взлелеянного  руками  благонравной  и  благочестивой  тётушки,  за  дверями  открылся  мир  мрачного  покоя  и  вечного  забвения.  Ни  аккуратных  грядок,  ни  узорчатых  клумб,  ни  белых  цветочных  оранжерей  здесь  не  было  и  в  помине.  На  фоне  чёрных гигантских  деревьев  и  разросшихся  колючих  зарослей  тут  процветали  мрак  и  уныние  заброшенных  кладбищенских  развалин; я  увидел  поваленные  кресты  с  осыпавшейся  мозаикой  и  покосившиеся  надгробия,  затянутые  сорняковой  завесой.  Почерневшие  алебастровые  ангелы,  кренясь  в  разные  стороны,  воздевали  руки  с  обломанными  перстами  к  Вратам  Небесного  Града. Тут  и  там  громоздились  какие-то  странные  массивные  глыбы,  похожие  на  вывороченные  из  земли  гробницы,  облепленные  зелёным  мохом  и  лишайником.    Огромный  лунный  диск,  напоминавший  отрезанную  голову  госпожи  Бубастис,  бабушки  нашего  директора, заливал  эту  безрадостную  картину  мёртвым   светом  фосфоресцирующего  тления.

  Волосы  на  моей  голове  остекленели,  а  кожа  на  лбу  и  висках  натянулась  так,  что,  казалось,  сейчас  она  лопнет  и  лоскутьями  сползёт  вниз,  обнажив  контур  черепа  с  глубоко  отвалившейся  нижней  челюстью.  Ни  слова  не  говоря,  я  закрыл  дверь  и  медленно  попятился  назад.  НЕ  имея  сил  сразу  развернуть  себя  на сто  восемьдесят  градусов,  я  продолжал  двигаться  таким  противоестественным  образом  до  тех  пор,  пока  не  наткнулся  спиной  на  напольную  керамическую  вазу  с  цветами.  Ваза  опрокинулась  и,  ударившись  об  пол,  разлетелась  вдребезги.  От  звука  разбившейся  посуды  я  вздрогнул   и   словно  пробудился  ото  сна…

   В  тот  же  миг  в  моих ушах  зазвенели  отчаянные  призывы  Иосафата,  заклинавшего меня  обернуться  назад.   Я  повернулся…  и  ветер  страшных  перемен  швырнул  мне  в  лицо  пригоршню  пыли,  смешанную  с  прахом.

  Всё  вокруг  нас  стремительно  менялось,  приобретая  вид  не  то  чтобы  иной,  а  прямо  противоположный  тому,  что  прежде  было  у  нас  перед  глазами.  Уютная  гостиная  тётушки  Лукреции  преображалась  с  каждой  секундой,  меняя  свои  размеры,  цвета,  формы  предметов, соотношения  линий  и  плоскостей.  Потолок  уехал  куда-то  очень  высоко, сделавшись  готически-сводчатым,  и  самая  верхушка  его  утонула  в  холодном  мраке.  Исчезли  пёстрые  коврики  на  лаковом  полу  -  вместо  паркета  под  ногами  зацокали  гранитные  плиты.  Стены,  потеряв  яркие  тона,  также  значительно  прибавив  в  высоте,  сделались  серыми,  мрачными,  потемневшими  от  сырости;  вместо  нарядных  офортов  глумливыми  гримасами  на  них  проступили  образы    полустёршихся  фресок  Страшного  Суда.

  Наконец  старенькие  клавикорды  с  пьесой  Шуберта!  На  них-то  следовало  обратить  внимание  в  первую  очередь. Они  уже  вовсе  не  являлись  таковыми.  Словно  какая-то  необъяснимая  сила  раздвинула  во  все  стороны  углы  и  грани  старинного  инструмента,  за  считанные  секунды  поменяла  цвет, придала  монументальности  его  очертаниям,  водрузила  на  высокий, ступенчатый  постамент,  и  я  увидел  перед  собой  огромный,  чеканной  бронзы  саркофаг,  в  котором покоились  останки  той…  чью  истлевшую  грудь  некогда  украшало  нефритовое  колье!  Вне  всяких  сомнений,  это  была  она,  наша  старая  знакомая,  в  подобающем  её  положению  виде  и  состоянии,  и  тошнотворный  запах  тления  ударил  мне  в  ноздри,  подтверждая  суть  ужасной  моей  догадки…

  Только  тут  я  всё  понял  и  осознал!  Я  вспомнил  всё…  главным  образом,  ту  кошмарную  ночь  четырёх  ненастий,  расколовшую  небо  над  нашими  головами  и  пометившую  нас  клеймом  могильного  проклятья,  когда  нами   было  совершено  святотатство…

  Повсюду   играли  зловещие  блики  непостижимого  чародейства  Улитки! Цикл  моих  многолетних  блужданий  приближался  к  своему  триумфальному  и  трагическому  завершению.  Я  опять  находился  в  том  самом   склепе,  куда  мы  много  лет  тому  назад  зашли,  чтоб  смазать  ржавые  петли  ворот,  а  вышли  с  нефритовой  отравой  на  руках!  Тогда  со  мной  был  друг  Галактион,  заплативший  дорогую  цену  за  этот  визит,  ставший  впоследствии  жертвой  необратимых  «улиточных»  трансформаций.  Здесь  всё  оставалось  так  же,  как  и  тогда,  в  том  же  страшно-неприкосновенном  виде!  Тайные  силы,  управлявшие  рычагами  моей  судьбы,  вернули  меня  сюда,  чтобы  дать  мне  возможность  исправить  ошибку  прошлого…  Единственно,  что  мне  оставалось  -  это  подняться  по ступеням  к  изголовью  саркофага  и  положить  колье  на  истлевшую  грудь  прежней  его  обладательницы.  Если  бы  я  мог  это сделать?!  Если  бы  только  украшение  на  тот  момент  лежало  в  моём  кармане?!  Увы,  сейчас  оно  хранилось  совсем  в  другом  месте…

   Разумеется,  смысл  происходящего  был  доступен  мне  одному;  бедняга Иосафат,  конечно,  понять  ничего  не  мог.

  -  Смелее,  дружище  Эмпедокл,  смелее  оглядывайся  по  сторонам!  -  трясясь  всем  телом,  кричал  насмерть  перепуганный  форейтор.  –  Любой  злобный  мираж  можно  пережить,  если  не  доверяться  всей  точности  ощущений.  Символы  забытого  язычества  пытаются  одурачить  нас!  Но  вряд  ли  нам  действительно  грозит  необратимость  сущего!

  Кто  может  поручиться  за  необратимость  сущего?!  И  Кому  можно  довериться  в  точности  ощущений?!   Иосафат  кричал  что-то  ещё  про  «символы  забытого  язычества»,  умолял  о  чём-то,  взывая  к  моему  сознанию  и  здравому  смыслу,  но  я  не  слышал  его.  Тётушки  Лукреции  нигде  видно  не  было.  Она  куда-то  исчезла  вместе  со  всеми  своими  чайными  принадлежностями,  зато  на  стене  опять  выросла  та  самая  тень,  загадочная  и  необъяснимая  в  своём  материальном  первоисточнике.  Раздавленный  клубок  доисторических  микроорганизмов,  сфокусированный  под  исполинской  лупой.  Чудовищное,  шевелящееся,  бесформенное  нечто,  которое  непрестанно  пульсировало,  ширилось,  двигалось  и  росло,  словно  пытаясь  подавить  нас  своей  непостижимостью,  -  однако  сейчас  оно  уже  не  являлось  загадкой  для  меня.  Я  вспомнил,  где  и  когда  мог  видеть  этот  ужасный  силуэт,  который,  невзирая  на  свою  двумерность,  казался  многомерным…

  К  великому  сожалению,  в  этот  момент  мне  вновь  пришлось  прервать  слушание  и  покинуть  застолье. За  лотосообразной  колонной  опять  возник Люьис.  На  этот  раз  мой  друг  переоделся  в  мавра-чародея  Табрабукиа,  /по  всей  видимости,  предмет  его  страсти,  зеленоглазая  Сцилла,  была  наряжена  принцессой  Аспиччией,  погружённой  коварным  мавром  в  беспробудный  сон/.  Лицо  Льюиса,  добротно  вымазанное  жжёной  пробкой,  было  перекошено  какой-то  невероятной  гримасой, а  руки  совершали  отчаянные  призывные  жесты,  не  оставляющие  сомнений  в  его  желании  вновь  сообщить  что-то  очень  важное. Мне  ничего  не  оставалось,  как  направиться  к  лотосообразной  колонне,  но,  проходя  мимо  кресла, на  котором  восседал  Звездочёт,  я  не  удержался,  чтоб  не  глянуть  на  тень  нашего  рассказчика.  Мельком сделанное  наблюдение  меня  успокоило:  тень  Эмпедокла,  несмотря  на  некоторую  угловатость  и  вычурность  форм,  по  всем  параметрам  вполне  соответствовала  своему  хозяину…

Похожие статьи:

Рассказы → Клевый клев

Рассказы → Анюта

Рассказы → Крогг

Рассказы → Мы будем вас ждать (Стандартная вариация) [18+]

Рассказы → Бездна Возрожденная