Дроиды. Гелиотроп. Роман. Часть 2. Глава 38

02.38

В Шаманию. Сколько достанет сил. Через тернии, всю жизнь дремавших кошмаров, ждавших своего часа.
Возможно, так проявилось для светлячка действие растворённых повсеместно и незримо в Великом Море, всеотторгающих Впечатлений тупиковой ветви дроидов... Впитываются они плохо, усвоиться не способны вообще, и продолжают кружение в теле, подспудно сообщая тревогу, когда сметён верхний слой, когда от сознания уже мало чего осталось. Лихорадочно скачут обрывки мыслей, ища выход, но выхода нет...
Или это слишком сложное объяснение. А попросту уравновешены противоположности: опоры – потерями, надежды – предчувствием беды... Одно отступает, возрастает другое, свято место пусто не бывает. Чем крепче была надломившаяся уверенность, тем глубже провал в сомнения. «Разобрался ли я в азах?»


Паж всю сознательную жизнь был ныряльщиком ловким и самоуверенным.
«В море нельзя быть уверенным. А я был. Я рассмешил его, – лихорадочно Паж подыскивал объяснения галлюцинации. – Море смеялось и мне подыгрывало. Пока ему не наскучило. Я умираю. Ему наскучило. Оно хочет забрать своё себе».


Ошеломляющая вначале, полиморфность Морских Чудовищ, при освоении глубин предстаёт банальной. Шаг за шагом раскрывает смехотворную примитивность импульсов и реакций. Деградация. Повсеместная. Единообразная притом. Тупые, тупые, тупые морские твари... Если изучил как, с какой стороны, в каком течении обогнуть гиганта, как и чем украсить себя, чтобы боялись напасть, как двигаться, чтоб, едва завидев тебя, разбегались, считай – хозяин моря. Не один ты, конечно, есть демоны не хуже тебя, сообразительные, присущими тенями не злоупотребляющие, но океан так велик, о конкуренции речь не идёт. Избегнуть столкновения заинтересован как ты, так и встречный.
Без плавников и хвоста будешь в Великом Море главная рыбка, если пуст, тих, сосредоточен и ловок.
Картой течений и сводом типичных атак хранилось в уме Пажа Великое Море. Запылившейся от времени картой в старом сундуке морского волка.
Карта преобразилась и ожила.


Паж мчал на порывистом Белом Драконе, не видящий ничего, навстречу вспышкам, сам вспышка, комета неоново-синяя, мчал в высокое небо, последний раз в Шаманию, а живая, древняя Тварь-Океан бушевала под ним. Чем выше взлетал, тем выше вскидывалась и она, хватая беглеца, захлёстывая ледяным ужасом.
Всю жизнь ей отдал, разве отступит? Позволит бросить себя? Покинутая ныряльщиком стихия следовала за ним. Её очередь. Теперь он – океан, а она ныряет. Примитивная, изученная?.. Во всю глотку хохочет океан над удачным розыгрышем, над затянувшейся шуткой.
Из преисподней догонял океанский страх, за тысячелетия набравший силу цунами в подсознании.


На высоте, где пахло уже дроидской сферы сладкой мятой, Пажу всё мерещились горечь и соль. Вздымались валы под драконьими лапами, клубился тяжёлый, серый туман, ураганные порывы разрывали его. Сейчас захлестнёт, сейчас пропадёт дроид. Великое Море схватит песчинку, возомнившую о владычестве над ним. Схватит и водоворотом утащит на дно, к сиянию метаморфоз, в ледяной ад Морских Собак...
А если ещё ниже?
Вниз, в ультрамариновый космос, без донных актиний, без самого дна, где время застывает, а вода уже не может застыть. Где тонут Падающие Факелы, похожие человеческие скелеты, с гибкими костями, ниже – на рыб, ниже – на спирали водорослей... На что-то, обгоняя их, похож ты сам?
Ультрамариновый, фиолетовый омут чернеет и сияет одновременно, не смотреть в него нельзя. Он весь – как крыло кардинала, финального синего, горячего цвета, выжигающего глаза. Им уже не увидеть свет дня, не увидеть снегопад в подбрюшье океана.
Ничего, кроме падения. Кружения? Зависания? Кто ты, актинья на дне? Или Факел Моря...
Горячие цвета холодного Великого Моря выжрали глаза, но почему, почему, если так, они пропускают это в испепелённые глазницы?.. Это?! Это – единственное «только не это!..», что угодно, «только не он!..» Необозримый Белый Дракон накрывает бездну, приближается, как горные отроги вправо и влево не кончающихся крыльев...


Он видит тебя.


Не убежать. Не спрятаться.
Он всегда видел тебя, Троп, чьё имя, произнесённое вблизи него, порождает шторм. На огромной драконьей ладони держал. Песчинка ничтожная, под линзой моря, сквозь толщу моря, с момента первого погружения он видел тебя. Теперь в упор. Куда ни повернись. Не то, что сбежать, отвернуться некуда. Повсюду напротив.
Дрожат как на разрыв затянутые струны: крик в твоём и клёкот в его горле, готовые вырваться одновременно.


Если и тупы морские твари, сухопутные превосходят их в тупости, говоря, будто есть что страшней. Чем когда смотрят. Когда тебя увидели. Кода тебя видит Троп.
Пажа ныряльщика в небе, в агонии пожирал типичнейший морской кошмар: быть замеченным, быть видимым тому, кто шире горизонта, кто со всех сторон. Быть замеченным из неопределённого далёка стаей гигантских ро, когда весь косяк разворачиваясь моментально, складывается единым ромбом, нацеленным в твою голову... – ослепительная гибель.
Оригинальности лишённый, этот кошмар, очевидно, совпадал с действительной природой Тропа, которому, однако, до морских тварей и ныряльщиков мало дела.


Паж летел широко распахнутыми глазами на вспышки. Каждая била. Зрачки не реагировали. Каждая била в мозг, в заднюю стенку черепа: нокаут, нокаут! Глазницы казались ему шире светлячковых, голова словно вмещала глазницы только. «К Шамаш, дракон, К Шамаш...»
Всё, всё, всё в последний раз. Ещё один раз: последний каштан, последний разговор, завещание другу, последний лик Шамаш.
Вспышки перемежались провалами глубокой фиолетовой темени... Глубоководного мрака... «Галлюцинация. Бред... К Шамаш, дракон, в Шаманию, дракон».


Галлюцинация: сейчас Великое Море усмехнётся и скажет: «Было интересно наблюдать за тобой. Ты догадывался? Догадливая песчинка соляная. Кристаллик соли. Падай, тони, смотри... Увы, ты так ничтожно мал. Ты растворишься у Тропа на языке, на полпути до бездны, смутно угаданной тобой...»


Галлюцинация: «Ну, а если... Если вдруг... Монстры - не монстры, и тени - не тени?.. Ширма?»
Что если Тварь-Океан с первого дня наблюдает за ним, и понять человеку нельзя цель этого наблюдения? Оно выдаёт себя редко и отдалённо - огромным Белым Драконом показывает себя, летящим в фиолетовой бездне, превосходя её... Вправо, влево нет окончанья крыла...


Галлюцинация: «А может быть, и Троп это - мираж?» Уравновешивающая противоположность желанному, спасительному миражу Лакричной Аволь? Но нет, ни Тропа, ни Аволь?
«Дроиды, дроиды светлые, дракон мой, только дотянуть до Шамаш...»


На случай, когда требуется подождать Харона, шаманийцы имели приспособления вроде парашютов, «пеги-парашюты», которые вскоре широко распространяться для игр. Не заслышав на подлёте равномерного, ждущего бубна, его раскрывают и парят на пределе притяжения рынка...
Паж не имел пеги, забыл позывной свисток, не обратил внимания на феноменальное: Белый Дракон поднёс его к самой раме.
Повеяло Шаманией. Зрение прояснилось немного, и он ступил на порог.
«Нет Харона. Нет перевозчика. Пешком». Воспользоваться своей плоскодонкой – невыполнимая задача.
Паж не ускорялся, не спотыкался, не делал остановок. Боялся: раз остановится и всё, прирастёт.
Не так уж часто он проходил этот путь ногами, чтоб знать его с достоверностью, ан, – будто всегда знал. «Светлячковые броды... Ясно теперь почему».


Не всюду удобные и мелкие, броды имели единую нацеленность, раскрылись перед его взглядом как люминесцентная паутина. Чем ближе к «жерновам» Шамаш, тем расстояние между радиусами уже. Они стрелками указывали на двухэтажные ангары. Светлячки встречались на паутинных нитях меж радиусов, и его неодолимо тянуло занять какую-то из свободных поперечин.
Так тянуло, что, не обращающий сейчас внимание на светлячков, он, отшатываясь, разворачиваясь снова к избранному направлению, отметил, что свет распространяется от дверных косяков. Вокруг светлячков – светлячковые двери?.. Куда ведут?
Когда светлячок приседал и манил кого-то у Пажа из-за его спины, его окатывало придонным ледяным ужасом.
Навязчивый морок, следовал за ним: будто Великое Море не остановила рама Шамании. Будто, изогнутый как на картине, свирепый пенный вал идёт затопленными улицами, идёт по пятам, шипит, нависает, рухнет, накроет и поволочёт... Собачьими, кривыми зубами схватит и поволочёт... Обратно, обратно, обратно... За раму, под воду, без дна, без дна, без дна... Приземистый, криволапый, большеголовый тузик-смерть шёл в толще цунами... Шум, гудение в ушах поддерживали иллюзию. Далёкий лай... Вой...
Паж бежал от смерти за смертью, бежал от доли светлячка, от Великого Моря – к Шамаш, чтоб дала ему смерть, дала спасение.
Отто на периферии сознания сопровождал его путь крошечной звёздочкой, последней радостью, грустью от непоправимой, потому совершенно спокойной вины: «Буро опять оказался прав...»
В эти минуты имело значение только одно имя и прощание: «Док-стри. Док-стри. Док-стри, найдись, услышь меня, хоть бы ты оказался на месте! Где обычно, где всегда. Докстри, Докстри...»


Докстри был там, где обычно, где всегда.
По лестнице Паж уже не понял, как поднялся. Замер, привидение светящееся. На полосатости балок развалился его старый друг и брат.
Паж узнан не был. Удивлённое: «От, хех...» – на светлячка завершилось стоном гнева и досады, когда, с ног до головы оглядев, Докстри узнал, горящие синим, сиреневатым, знакомые черты.
– Док-Паж, свет наш!.. Меня обогнал!
– Я же не док-стри, – хрипло и тихо возразил Паж.
– Так и я ещё нет. Я думал, может, нагонишь, обгонишь... Может каштан док-стри попадётся и тебе...
– Что, жулан, не любишь ходить в разведку? – ухмыльнулся светлячок. – Надеялся по моим следам, за моей спиной, а? Думал, что я всё разузнаю, вернусь и расскажу?
– Хех, а то ж!
– Дык... Никто ещё не вернулся.
– Дык – никто и не ушёл. В нужную сторону не ушёл. Кто котомку не собрал, кто не дождался часа, кто свернул с дороги...
– На тебя вся надежда.
– Я знаю, – без ложной скромности согласился Докстри.
И допустил жестокость. Состояния друга он не смог понять. Когда обсудили тайник и записки, когда Паж ключ с резаками на брелке отдал, объяснил, где найти на Горьких Холмах нужное место, Докстри пошутил:
– Выбрал особняк себе, пока бродами шёл, куда тузика манить будешь?
Зачем спросил?
Паж, у которого от сахара чуть прояснилось в глазах и в голове, снова провалился в ад. Не всемогущ человек, не достало ему сил отшутиться.
– Тузик – реальность? – хрипло спросил он, словно они с Докстри не одной осведомлённости люди.
Для Пажа сейчас тузик был настолько реальность, что, спиной к лестнице сидя, он гадал, сумеет ли собака-смерть по перекладинам взойти!
Свою бестактность Докстри осознал, но вместо извинений, вместо утешений, вспылил! Шёпотом разговаривавшие, они теперь, оба сиплые, хриплые, едва не кричали.


– Док-Паж, ты меня перепрыгнул! Через мою голову перемахнул, и ты ещё спрашиваешь?! Поешь сахарку! Освежись и ответь! Ты мне, а не я тебе! Что же ты бросаешь нас в середине пути?! Хотя бы на это ответь: что и почему они манят?.. Ну что, Паж, не уходи, а? Чёртов нырок! Сначала ты купался, потом ты перепрыгиваешь через меня, и уходишь! Док-шамаш, поплыли в лунный круг?.. Это может помочь.
– Не поможет!.. Чёртов жулан, взгляни ещё раз, если плохо видать! Поближе подойди! Докстри, пожалуйста... От меня остаётся несколько бумажек и три слова пустых. От всей нелепой жизни нырка, да, да! Возьми, разберись, передай дальше! Парни будут сшибаться стрижами, будут каштаны сто раз ради этого проглочены! Тысяча и сто тысяч, ради кайфа стрижиного, но, но, но!.. Сто тысяч первый – ради того, чтобы понять... Корень кибер-Впечатления, почему он так губителен? Не соль отдельно! И не вода отдельно! Он! Мы очень близко к чему-то я это знаю, и ты это чувствуешь. Может быть, просто к последней грозе облака Шамания? Не угодно ли ей пролиться?.. Опуститься на континент? Ответ в прошлом, ты согласен? Шамания – это её каштаны, согласен? Я собирал, я думал, я записывал. Я ничерта ни в чём не разобрался! Постарайся ты... Докстри?
– Ох, Паж, я верю, какой-то докстри когда-то пройдёт до конца, увидит что там. Оттуда увидит, что у тут нас, что мы неправильно делаем... И я пойду, куда донесут ноги, обещаю.
Услышав это слово, Паж поступил, как поступил бы любой, не утративший силы духа, человек в его положении. Он сказал совсем небрежно, совсем мимоходом:
– Ещё бы сахару. В воде разболтать... Есть, нет?
Знал, что есть, и знал где.


Докстри ушёл, Паж остался один над жерновами с каштаном в руке. Ожить им самое время.
 

Похожие статьи:

Рассказы → Портрет (Часть 2)

Рассказы → Потухший костер

Рассказы → Портрет (Часть 1)

Рассказы → Последний полет ворона

Рассказы → Обычное дело