И "мировой свет" в придачу... 1 глава.
на личной
1. С добрым утром, сталкер!
И всё только сон, гарсон номер два.
Гарсон #2. «Аквариум»
Открывается дверь, она входит.
Странная такая. С одной стороны такая обычная, а с другой...
Черты лица настолько обыкновенные, что где-нибудь в городской толчее её можно встречать каждый день в одно и то же время и не замечать в упор. Ни единая чёрточка не зацепит твоего сознания. И это при том, что есть в её внешности очень яркая примета. Волосы. Они белые. Как снег. И поблёскивают как снег под солнцем. И никакая она не альбиноска при этом. Такого густого загара у альбиносов не бывает по определению. И глаза совершенно нормальные серо-стальные чуть в охру.
Снимает рюкзачок, маленький такой, весёленький, с таким в школу ходить, а не в Зону. А одета... Совершенно точно знаешь, что ни разу не видел на улице людей так одетых. И в то же время совершенно легко узнаёшь этот наряд и... совершенно не помнишь источник этого знания.
...Собираю рюкзак. Уже взял полный термос и пристраиваю его в боковой карман рюкзака.
Она рядом.
— Что здесь? — она указала на мой термос.
— Кофе, — ответил я.
— Вылей. И залей туда валерьянку.
— Что? — меня не так просто удивить, но ей это удалось.
— Если собираешься идти со мной, будь готов хлебать валерьянку большими глотками.
— Ты вздумала меня пугать? — возмутился я.
— И ещё вот возьми, — она будто и не услышала меня. — Тоже может пригодиться.
Мне на руку лёг небольшой цилиндрик.
Я глянул на ладонь. Капсула, упаковка для таблеток с отвинчивающейся крышкой. Добротная, алюминиевая, советского образца. На этикетке написано «Валидол».
И только я прочел надпись, меня страх пронзил насквозь. И за сердце что-то ухватило.
Глянул я на нее. Все, как и было, никаких изменений. И личико, и прическа, и глаза все те же, только жутью веет... Слов таких нет в человеческом языке, чтобы описать...
А вот для описания схваченного сердца есть, и очень много, всяких эпитетов. Всплывают из памяти со скоростью автоматной пули на вылете из ствола. Тут и ледяная лапа, и холодный гранит, и огненная хватка, и шершавая как наждак мозолистая рука, и кучка ржавых болтов, и тигриные когти. Но все они сейчас не подходят. Ничего такого нет и в помине. Есть только животворно теплая ладошка, мягкая как кошачья лапка без когтей и гладкая как шёлк. От таких ощущений впору испытывать блаженство, а не страх.
— Динь, динь, — говорит она голосом так похожим на звон колокольчика. Ее голос бьет по ушам как взрыв светошумовой гранаты.
Светлое видение исчезает.
На его месте возникает другое: черный нависающий надо мной силуэт на фоне Млечного пути, и тусклый отблеск оного на близком, весьма близком, лезвии.
Левая нога сгибается в колене, приподнимая лежащий на ней ствол, правая рука, держащая рукоять корректирует наводку и давит на спуск. Хлопок похожий на хлопок пастушьего кнута сливается с глухим лязгом металла. Силуэт ломается пополам и падает, открывая звездное великолепие неба.
Добро пожаловать в реальный мир, Нео! Или, как говорила Масяня, добро пожаловать в наш дерьмовый мир обратно!
А события в темноте продолжаются. «Шурхх», — прямо передо мной. Почти тут же: «шурхх», — ниже и левее. И наконец: «бух!», — в самом низу. Поверхность подо мной вздрагивает от удара.
Всё, сна ни в одном глазу. Лежу и соображаю, где я.
Млечный путь... Надо мною, значит, ясное ночное небо. Вернее часть его. Остальное закрыто от моего взора. Поводил глазами вправо влево. Ясно, гляжу через пролом в потолке.
Тут память проснулась и выдаёт справку о моём местоположении при вчерашнем устройстве меня на ночлег. Итак, я нахожусь в Чернобыльской Зоне Отчуждения в районе Затона, место — лесопилка, здание конторы, чердак.
Пульс взбесившегося секундомера затихает. Дыхание, глубокое, быстрое, но нешумное, успокаивается. А пока это происходит, лежу, слушаю звуки ночи. Далёкий собачий вой; столь же далёкое похрюкивание припять-кабана; где-то азартно порыкивают снорки, дерутся из-за чего-то — обычная ночь в Зоне.
А ближе — тишина. Чудесная, добрая, живая, земная.
Отпускаю рукоять автомата, медленно так поднимаю руку к управлению шлема. Включаю ПНВ. Темнота наполняется слабым голубым сиянием, звёзды на небе становится неестественно ярким, на непроглядно чёрных краях пролома проявляются части конструкции кровли: стропила, редкий дощатый настил, волнистая изнанка листов шифера. Переключаю нашлемный фонарь в режим инфракрасного прожектора и включаю.
Перед моими глазами возникает, настоящая НФ живопись: изнанка крыши словно освещена рассветным солнцем, а в проломе — небо с ярчайшими звёздами.
Снова сжимаю рукоять автомата, подниматься не спешу. Чего жду? А тихих разговорчиков типа: «Эй, (кличкорек), харэ падать, козла разбудишь». Архаровцы по одному не ходят. Обычно.
Минута. Внизу тихо. Ещё минута — тишина. Архаровцам такая выдержка не свойственна. Неужели, один был?
Жду ещё минуту, вслушиваюсь в тишину до звона в ушах.
Нету. Никого внизу больше нету. Он один.
Поднимаюсь. Не на ноги, в положение «сидя», для начала. Справа на досках лежит нож, тот самый, что блестел в свете Млечного пути. Источник жути в моём прекрасном сновидении.
Где рюкзак? Порядок. На месте мой «худой котомк». Там, куда я его вчера поставил.
Из положения «сидя» так же тихо перехожу в положение «на корточках» и заглядываю в чердачный люк.
Точно, архаровец.
Труп.
Я разбил ему сердце, выражаясь литературно. Вдребезги. И обе эти литературности надо понимать буквально. АК-103, дистанция меньше метра. Кто знает, о чём я, тому объяснять не надо.
А кто не знает... Тем лучше и не знать.
Гляжу на часы. 5:53. Гляжу на восход — небо там уже едва светлеет.
С добрым утром, сталкер!
Да здравствует новый день!
Мать его!!!
Похожие статьи:
Нет комментариев. Ваш будет первым!
 |
Добавить комментарий |
