1W

На валах Старой Рязани. Глава 17

на личной

19 января 2016 - fon gross

 Глава 17


 

Какое-то время потрепанная сотня половцев, рассыпавшаяся на десятки, обшаривала лощину вблизи приготовихшихся к обороне русских. Приглядывались, осматривали подходы. На выстрел подходить опасались, видно, досталось им уже от стрел засадников. Десяток рязанских воев, стороживших отход беженцев внизу в лощине, никем не преследуемые, не спеша поднялись на северный склон и присоединились к своим.

Ратислав расставил пешцов по склону за поваленными деревьями. Пять неполных сотен. Сотню поставил у завала на выемке-дороге и по паре сотен справа и слева, растянув их саженей на триста в ту и другую стороны. Дальше растягивать оборону не стал: редкую цепочку защитников татары прорвут, а захотят обойти — обойдут, но то будет не скоро, да и спешенные степняки бойцы не из сильных, отобьемся. А нет — отойдем: их задача не полечь здесь, а дать беженцам время добраться до крепостных стен. Полечь не мудрено, да вот только теперь беречь надо опытных рязанских воев. Мало их осталось, каждый будет на счету при обороне городских стен.

Против возможных прорывов и обходов Ратьша оставил в тылу сотню панцирной конницы. Благо деревья повырубили для завалов, и всадники, пусть и с некоторым трудом, могли здесь развернуться. Четыре оставшиеся сотни панцрников он отправил на восход, туда где кончалась лощина и начинались проплешины крестьянских наделов. Командовать этим отрядом вызвался Роман.

- Как поймешь, что взялись за тебя всерьез, сразу посылай сюда гонца, - напутствовал коломенского князя Ратислав. - Мы тогда будем сниматься и уходить, чтобы не отрезали от города. Сам со своими тоже костьми не ложись: мало в Рязанщине теперь осталось опытных воев, приберечь их следует. Уходите на Исадскую дорогу, а там летите к восточным воротам. Ежели не успеете и врата уже к тому времени закроют, обходите град с полночи и по льду оки уходите на тот берег. Там в чаще укроетесь. А дальше... - Ратьша помолчал. - Дальше действуй по своему разумению.

- Понял тебя, брат, - кивнул Роман. - Сделаю, как велишь, но держаться будем, как сможем долго.

- Решай на месте, но воев, все же, побереги.

- Поберегу... Прощай, брат...

- Прощай!

Ратислав и Роман обнялись. Потом коломенский князь вскочил в седло, свистнул, взмахнул еловцом на копье, наклонил его в направление движения и дал шпоры жеребцу. Четыре сотни панцирной конницы, сотрясая грохотом копыт мерзлую землю, крупной рысью двинулись за князем. Остающиеся долго провожали их взгядами.

Крестьяне, валившие деревья, просились остаться, но Ратьша погнал их к городу: из оружия у них только топоры, доспеха совсем нет. Побьют зазря стрелами. Да и уйти без верховых лошадей могут не успеть, когда татары додумаются обойти с восхода. Нет уж. Пускай в Рязань идут. Там князь Юрий их из запаса своего вооружит. Пусть и не много тех запасов осталось, но все не голыми на стены встанут.

Ушли крестьяне, недовольно ворча, с угрозой поглядывая на прибывающие отряды татар на противоположном склоне лощины. Ушли крестьяне, умчалась конница. Над обороной рязанцев повисла тяжелая тишина. Такая тишина зависает над полем боя незадолго до первого, самого страшного столкновения противников. Бывает, не опытные ратники не выдерживают этого мига перед боем, начинают пятиться, стараясь укрыться за спинами ссвоих соратников. Если те такие же глуздыри неопытные, может целый полк составленный из таких новиков обратиться в бегство еще до того, как начнется бой. Здесь и сейчас в воев, собравшихся под его рукой Ратьша верил: народ бывалый. Такие не бегут — умирают, где стоят. А если и отступают, так только по приказу военачальника, не теряя головы, больно жаля сталью наседающего супротивника.

Долго ждать себя степняки не заставили. По дороге на противоположном склоне лощины начали спускаться вниз на ее дно всадники. Шли плотно, занимая всю ширину выемки от стенки до стенки плотным без разрывов потоком. Выехав из выемки, разъезжались вправо и влево, выстраиваясь широкой не плотной лавой шириной чуть меньше версты и глубиной в полсотни саженей. Где-то через полчаса поток иссяк. Степняки построились у берега замерзшей речки, раделяющей дно лощины примерно пополам. Тысячи три набралось. По большей части, это были половцы. Хотя несколько сотен степняков из тех, что готовились к атаке, Ратислав не опознал. Своим легким вооружением те не отличались от хорошо знакомых половцев, но крой одежды отличался заметно, да и доспех то ж. Лошадки поменьше и понизкорослее. Лица скуластее, кожа смуглее, глаза поуже. Из каких далей пригнали монголы этих воинов? Кто знает... Но теперь они готовились к бою с рязанцами, готовы были убивать мирных селян, насиловать женщин, гнать в неволю детей. Потому жалеть их Ратьша не собирался.

Татарский строй стоял молча, почти не двигаясь, видно стараясь нагнать на русичей жути своим видом и многочисленностью. Не на тех напали! Ратьша, продолжающий восседать на Буяне чуть позади завала, загораживающего дорожную выемку, глянул вправо, влево. Его воины в ожидании атаки застыли за поваленными по краю откоса деревьями, приготовив луки к бою. Копья и щиты пока сложены у на земле у ног, или прислонены к срубленным деревьям, должным прикрывать их от вражьих стрел.

Откуда-то из леса с той стороны лощины ударили барабаны, взвизгнули дудки. Татарская лава дрогнула и двинулась шагом вперед. Степняки переправились по льду через речку и перешли на рысь. Лощина содрогнулась от топота тысяч копыт. Из рядов степняков раздался одиночный волчий вой, тут же подхваченный сотнями глоток. Не доезжая пятидесяти саженей до откоса, на вершине которого затаились рязанцы, половцы выпустили тучу стрел и начали разворачивать лошадей, затевая привычную карусель конного лучного боя. Русские отвечали. Отвечали удачно: то один, то другой вражеский всадник падал из седла, ржали раненые лошади, какие-то из них, рушились, придавливая не успевших выскочить из седла всадников. Сами рязанцы пока потерь не несли: помогали сваленные деревья, за которыми они укрывались и хорошие доспехи. Лучный бой продолжался с полчаса. За это время русичи изрядно проредили степняков с их слабым доспехом. Своих потеряли около десятка. Всех ранеными. Убитых не было. Шестерых, тех, кто мог самостоятельно держаться в седле, Ратьша сразу же отправил в город, благо, ехать недалеко. Тяжелых, перевязав, уложили в сторонке на наломанный лапник и укрыли овчинами: потом, когда будут уходить, прихватят с собой.

Когда потери степняков перевалили, на вскидку, за пару сотен, в лесу на той стороне протяжно взвыла труба. Вражеские всадники, как один, развернули коней и хлеща их плетками, устремились прочь из под сыплющихся из-за завалов немногочисленных, но метких русских стрел. У противоположной стороны лощины, куда рязанские луки не добивали, они остановились, сбившись в беспорядочную кучу. Сверху с откоса к ним спустилось с десяток верховых начальственного вида. Хлеща плетками направо и налево, они выстроили смешавшихся степняков в новую лаву. Потом недолго что-то им втолковывали, разъезжая перед строем. Поговорив, снова поднялись на откос. Почти сразу оттуда снова раздался рев трубы и грохот барабанов. Татарская лава дрогнула и медленно двинулась на не желающих покориться русичей.

Перейдя речку, половина половцев спешилась, сбилась в более или менее плотный строй, прикрылась небольшими круглыми щитами и, выставив вперед короткие копья, решительно двинулась к откосу, на котором засели рязанцы. Конные ехали сразу за пешими, изготовив луки к стрельбе. Саженей с семидесяти они начали стрелять. Ратшины воины ответили, когда до спешившихся врагов оставалось саженей пятьдесят. Те падали, сраженные стрелами, но упорно двигались вперед. Добравшись до откоса, пешие половцы начали карабкаться по крутому склону. Получалось это у них плохо: склон был крут и покрыт снегом. Большая часть врагов, не добравшись и до его середины, скатывалась к подножью. Особо ловких сбивали стрелами.


 

Самая большая часть атакующих, сотни три, не меньше, ринулась на откос по дорожной выемке и полезла, не смотря на изрядные потери от стрел, на древесные завалы, перегородившие ее. С боков сверху стрелы на них посыпались совсем густо. Добавились и сулицы. Толпа степняков поредела на глазах. Убитые и раненые падали под ноги еще живым, раненые, вопя от боли, пытались уползти из под топчущих их ног соплеменников. Те, крича что-то воинственное, чтобы заглушить смертный ужас, оскальзываясь на набрякшем кровью снегу и спотыкаясь о тела павших, продолжали переть вперед и добрались таки до древесного завала. За ним их ждала полусотня панцирной пехоты. Добраться до нее врагам было не легко: сучья поваленных деревьев обрубались только со стороны обороняющихся. С внешней стороны их только укоротили так, чтобы длинные заостренные обрубки мешали подойти вплотную к засеке. Половцы рубили сучья саблями, пытаясь добраться до рязанцев, тупя клинки. Когда им, все же, удалось взобраться на гребень завала, из-за спин пехотинцев по ним почти в упор ударила стрелами конная сотня, стоящая в запасе. Висящий над выемкой вопль боли и ярости усилился многократно. Убитые и раненые степняки повисли на сучьях, попадали вниз к подножию завала. Уцелевшие все же добрались до верха засеки, и здесь их приняли на копья, взяли в мечи и топоры панцирники-пешцы. На долго половцев не хватило. Они никогда и не отличались особым упорством в битве. Вот и теперь, потеряв почти половину своих соплеменников, встреченные на верху завала убийственными ударами пехотинцев, степняки посыпались вниз, теряя щиты и сабли. Из выемки в лощину их смогло уйти не более сотни человек. Не видя от ужаса ничего вокруг, они перебежали речку и остановились только уперевшись в выехавших им навстречу монгольских начальников, вразумивших беглецов ударами плетей. Отошли за речку и те спешенные половцы, что безуспешно пытались забраться на откос справа и слева от дорожной выемки. Эти не бежали, отступили в полном порядке, прикрываясь щитами от стрел, летящих сверху. За ними, немного погодя, ушли и конные половцы, посостязавшись еще немного в меткости с засевшими за завалом русскими. Этим тоже досталось плетей. Измученные степняки, многие из которых были ранены, не уворачивались, только сгибались и вжимали головы в плечи. Устав махать плетками, монголы съехались в кучку и, судя по жестам, стали о чем-то совещаться.

Понятно: в ближайшее время нового приступа не будет. Можно перевести дух. Эта атака стоила рязанцам больших потерь, чем первая, поскольку для отражения добравшихся до засек врагов приходилось высовываться из-за поваленных деревьев и подставляться под стрелы конных половцев. Пятерых воинов стрелы поразили насмерть. Еще полтора десятка серьезно поранили. Убитым сразу же, пока есть время, начали рыть могилу — одну на всех. Благо, земля пока промерзла неглубоко. Ратьша глянул на небо. Скоро начнет смеркаться, так что сегодня татары вряд ли еще будут пробовать на прочность оборону рязанцев. Если только пригонят свежих воинов — половцы на сегодня уже не бойцы. Нет, в лоб не полезут, будут искать обходной путь, не дураки.

И, действительно: вскоре от темнеющей за речкой массы половцев отделилось два десятка конных. Один десяток поскакал направо в сторону Оки, другой налево, туда, где кончалась лощина и начинались поля и перелески, где ждал врага Роман со своими пятью сотнями конных панцирников. Первый десяток вернулся быстро, видно, уперевшись в обрывистый берег Оки. Второй появился уже в сумерках.

К этому времени к месту сражения подошел, похоже, уже весь татарский передовой тумен: на той стороне меж деревьев то и дело мелькали всадники, и еще растревоженные лесные птицы с криками носились над макушками деревьев в лесу за лощиной. Но подготовки к новому приступу пока не наблюдалось. За речку вообще никто из татар соваться не пробовал. Только раненые и умирающие шевелились на истоптанном снегу и оглашали окрестности стонами и криками. Почуявшее запах крови воронье слетелось со всей округи. Грузные птицы кружили черными тенями в темнеющем небе, зловеще каркая. Часть, те что поленивее, расселись по ближним деревьям. Самые храбрые садились на землю и потихоньку подбирались к телам павших, поклевывая пока пропитанный кровью снег.

- Жди теперь гостей с восходной стороны, - сказал ратьша, увидев возвращавшийся десяток половцев, прискакавших слева.

- Думаешь, не будут ждать утра, господин? - задал вопрос находившийся во все время сражения возле боярина Первуша.

- Татары ночного боя не шибко боятся, - ответил Ратислав. - Помнишь, как по степи нас гоняли?

- Так то — степь, им привычная, а здесь лес, - возразил меченоша.

- Да какой здесь лес — перелески, - махнул рукой Ратьша. - Да и проводников они наверняка с собой привели.

Ратьша оказался прав: с той стороны лощины по дорожной выемке начали спускаться всадники, сливающиеся во все сгущающихся сумерках в темную массу. Что за конница было уже не разглядеть. Число ее Ратислав оценил тысячи в три. Постояв немного на дне лощины, новый отряд развернулся влево и легкой рысью двинулся на восход.

- Ну, держись, Роман Романыч. Да поможет тебе Перуне, - пожелал коломенскому князю Первуша.

Ратьша кивнул, поддерживая пожелание меченоши. Да, не легко придется вскоре побратиму.

- А нам отсюда не пора? - обратился Первуша к боярину. - Отрежут от града да прижмут к Оке — плохо придется.

- Нет. Рано, - качнул головой Ратислав. - До полуночи надо стоять. И нам и Роману. Беженцев много. Не успеют все раньше полуночи в ворота въехать. Рано.

- Стоять, так стоять, - вздохнув, кивнул Первуша.

Часов до десяти вечера все было спокойно. Стоящие в лощине татары оборону рязанцев не тревожили. Видно решили не тратить зазря и так уже изрядно потрепанных «союзников». Они даже костры зажгли, то ли для обогрева, то ли ужин решили сготовить. Запалили костры и Рязанцы. В одиннадцатом часу от Романа Коломенского примчался гонец на исходящей паром лошади.

- Князь Роман прислал с вестью, боярин, - выдохнул посланник, сорвав наледь с усов и бороды.

- Сказывай, - кивнул Ратьша.

- Татары наседают. Много. В обхват берут. Велел сказать князь, что уходить будет. И что б вы отсель снимались.

- Ладно. Сам с нами оставайся. Попону у табунщиков возьми, коня прикрой. Застудишь.

Да, оставаться здесь больше нельзя. Надо уходить. Ратьша обернулся к Первуше.

- Скачи по краю откоса, где вои стоят. Пусть сбираются. Только по-тихому. И костры не тушат — пусть степняки думают, что здесь мы, не ушли никуда. Все не враз вслед кинутся.

Первуша хлестнул жеребца и поскакал по краю лощины, высматривая сотников пешей рати.

Собрались быстро. Привязали меж двух коней приготовленные загодя носилки с ранеными, подбросили дров в пылающие костры и, стараясь не шуметь, тронулись по дороге на Рязань. Никто не пытался их преследовать. Видно, удалось уйти не заметно для татар. Отряд с которым дрались всадники Романа, тоже до них добраться не успел. Наверное погнались татары за романовыми конниками. Это ежели удалось им прорваться, конечно.

Спустя недолгое время, еще до полуночи отряд Ратьши добрался до Полуденных ворот города. Как Ратислав и предполагал, не все еще беженцы въехали в город. Не менее двух сотен саней и с полтысячи селян толклись у ворот, озаряемые бьющимся под ветром пламенем факелов, выставленных на боевой площадке воротной башни и по гребню крепостной стены. Скотину уже не пропускали: хоть и много внутри Рязанских стен места, но и оно, видно, закончилось. Мычащее и блеющее стадо топталось саженях в ста от ворот в устье Черного оврага. Скотину было жаль. Ко всему, брошенная здесь, она послужит едой для осадников. А что делать? Перебить? Так на морозе туши долго пролежат не портясь. По всякому дождутся татар. Отравить, что б передохли все кто их жрать будет? Хорошо бы, да нечем. Разве отогнать по речному льду за Оку в мещерские леса? Может, там не найдут? Вот это можно попробовать. Ратьша отрядил для этого дела десяток всадников. Те с гиком и свистом погнали стадо на речной лед. Потом он отправил в город раненых, а сам с оставшимися воинами занял оборону на холме перед Черным оврагом, сторожить от степняков медленно втягивающихся в город беженцев.


 

Последние сани со скарбом и его хозяевами въехали в Полуденные ворота далеко за полночь. Татары так и не показались. Ратьша собрал своих людей и отправил следом за обозами в город. Сам с Первушей постоял еще немного на холме, вслушиваясь в ночь. Звуки доносились только со стороны Рязани: мычание и блеяние скотины, звон железа, какой-то перестук. Слышны были голоса дозорных, перекрикивающихся на стене. Со стороны, откуда ждали татар, царила тишина. Только зарево от горящих сел и деревень подсвечивало багровыми сполохами низкие тучи.

Куда же делся отряд Романа? В очередной раз подумалось Ратиславу. Неужто все погибли? Похоже, он спросил это вслух.

- Может, на восход их оттеснили, в леса, - от голоса меченоши Ратьша вздрогнул — умел тот, когда надо, становиться незаметным, не мешать раздумьям боярина. Ну а тут, вроде, господин сам спросил. Спросил - надо ответить.

- Нет, вряд ли, - качнул головой Ратислав. - Ударили по ним с восхода. Если и удалось им уйти, так в сторону Оки. А там по льду на мещерскую сторону. Если только так... - помолчал чуток и добавил. - Это если кто-то сумел, все же, выжить.

- Это — да... - вздохнул Первуша.

Снег, сыплющийся из низких туч, пошел еще гуще. Поднялся легкий пока ветерок, заметающий поземкой разъезженную за день дорогу. Ратьша поежился: холод пробрался к телу сквозь налатник и поддоспешник. Мороз крепчает? А, может, просто до сих пор не замечал холода? Не до того было...

- Холодает, боярин, - Первуша тоже передернул плечами. - Может, и нам пора в город? Да и стража может ворота затворить.

- Надо воев, что стадо за Оку погнали дождаться, - не согласился Ратислав. - Впрочем, можно подождать и возле ворот, - поворачивая коня к стольному граду, решил он.

Они переехали по мосту Черную речку, проехали через непривычно пустое предградие, подъехали к воротам, ведущим в захаб. У самого входа в ворота топтались возле жарко пылающего костра десяток воинов воротной стражи. Поздоровались с ними, и тут же были засыпаны вопросами: где степняки, сколько их, скоро ль их ждать под городом? Отвечать не торопились. Спешились, подошли к огню. Костер был большой, места хватало, но стражники раздались, проявляя уважение вышедшим из боя. Ну и Ратислава узнали, само собой. Говорить не очень хотелось: от тепла тело размякло, мышцы и кости заныли, жалуясь на непомерную усталость. Потому отдуваться пришлось Первуше, по легкому разрешающему кивку боярина. Тот, поняв, что Ратьша свалил на него задачу отвечать на расспросы, заливался соловьем, расписывая подвиги свои, ну и своего боярина, само собой. Куда только усталость подевалась. Особо блеснул он красноречием, описывая последний бой. Послушать его, так в лощине они положили чуть не половину всего татарского войска. Тут даже Ратислав, хоть и было ему не до веселья, усмехнулся. Подумалось: какой еще Первуша, в сущности, пацан. Понимали, что боярский меченоша привирает и сами стражники, но не перебивали, слушали внимательно, только что не с разинутыми ртами.

Вскоре, простучав кованными копытами по речному льду, подъехал десяток воев, отправленных со стадом. Теперь можно и в город. Ждать Романа уже бесполезно: или погиб со всеми своими людьми, или вырвался из вражьих тисков и ушел за Оку. Хотелось верить в последнее, но сердце все равно тоскливо сжалось — неужели еще одного друга потерял? Поблагодарили за обогрев стражников, посоветовали смотреть в оба и, проехав обе башни и захаб, въехали в ночной город.

Не смотря на позднюю ночь, внутри стен было оживленно — обустраивались прибежавшие в город жители посадов и окрестных селений. У кого имелись в Рязани родичи, само собой, устроились у них. Кого-то с совсем малыми детьми старосты городских концов тоже пристроили по домам горожан. Кого-то пускали пожить в банях, хлевных сеновалах, чуланах, сараях и амбарах — все лучше, чем под открытым небом. И, все равно, большая часть беженцев осталась без крыши над головой. Их определяли в разные места не застроенной части города. Они выпрягали из саней лошадей. Сани, набитые свежей соломой, или сеном, накрывались овчинами. Туда и прятались от мороза. Ничего, народец к такому ночлегу привычен. Кто побогаче, ставили прихваченные с собой шатры и палатки утепленные войлоком, или все теми же овчинами.

Пылали костры, факелы, сновали туда-сюда люди, что-то делали, ревела озябшая, толком не кормленная и не доенная скотина. Здесь за стенами ветер не чувствовался и казалось гораздо теплее, чем снаружи. В ноздри бил запах дыма от костров, лошадиного пота и навоза. Мало кто спал: слишком возбуждены и испуганы были люди неизвестностью. Увидев Ратьшу с воями, многие подбегали, рискуя попасть под копыта коней, расспрашивали. Расспрашивали о том же, о чем спрашивали стражники на воротах: где татары, сколько их, так ли сильно, как говорят, их войско? Говорить все так же не хотелось. Ни Ратиславу, ни его воинам. Даже Первуша выдохся, отвечал односложно, лишь бы отделаться. Люди, измученные неизвестностью и терзаемые страхом, злились, ругались на горе-защитничков, не сумевших остановить ворога на дальних подступах к стольному граду, допустивших его до самых стен, заставивших бросить на поток и разграбление жилье, имущество, что накапливалось не одним поколением предков. Они еще плохо понимали, какая силища прет на Рязань. С чем пришлось столкнуться ее защитникам.

Оправдываться не было сил, да и не хотелось. Осаживать не в меру ретивых тоже. Пусть их... Вот как обложат татары город, так все сами поймут и, может, простят... Ближе к Спасской площади стало поспокойнее. Народ здесь живет не простой, потому по улицам не мечется, позакрывали ворота, выставили возле них охрану из вооруженной дворни и сидят себе за крепким тыном, ждут что-то дальше будет.

Наконец добрались до великокняжеского двора. Основная часть ратьшиного отряда прибыла сюда уж больше часа назад. Лошадей расседлали, обиходили, расставили по конюшням. Тех, кому в конюшнях места не хватило, привязали у коновязей, заботливо прикрыв попонами. Сами, слышно, набились в гридницу. Ужинают, должно. Ратислав со спутниками спешились. Выскочившие из людской служки приняли коней.

- В гридницу, - махнул рукой Ратислав и сам двинулся туда следом за своими людьми.

Княжья гридница была велика. Все четыре с небольшим сотни пришедших с Ратьшей воинов уместились. Еще и место осталось за длинными столами. У столов сновали десятка два дворовых девок, разнося заедки и жбаны с питьем. Ратьша по привычке присел на то место за столами, где по чину сиживал во время пиров. Вои из десятка, прибывшие с ним, расселись среди своих, кто где хотел. Первуша встал за его спиной, собираясь прислуживать.

- Садись рядом, - похлопал Ратислав по скамье. - Не чинись. Не на пиру, чаю.

Чиниться Первуша не стал. Сел рядом с боярином, вздохнув облегченно — умаялся парень. Впрочем, как и все здесь сидящие. К ним тут же подскочили две девки, обдав запахом горячего женского пота — в гриднице было жарко натоплено, да и убегались, видать. Выставили на стол корчагу с горячим сбитнем и две кружки. Посунулись налить. Ратьша отмахнулся — сами. Девки исчезли, убежали за едой. Первуша разлил сбитень. С удовольствием отхлебнули горячего сладкого напитка. Жидкость легко скользнула внутрь, отогревая съежившиеся от холода потроха. Хорошо!

Быстро опорожнили кружки, Первуша налил еще. В этот раз пили не спеша, смакуя. В кружках еще не показалось дно, а вновь появившиеся девки уже расставляли на столе заедки: резаную крупными кусками ветчину и осетрину, сыр, толстые ломти пшеничного хлеба, блюдо с мочеными яблоками и брусникой, что-то еще. Только сейчас Ратьша понял насколько голоден. Он накинулся на еду, едва успевая прожевывать, запивая сухомятку сбитнем. Первуша не отставал, отвлекаясь только на то, чтобы подливать себе и боярину сбитня в пустеющие кружки. Наконец оба насытились. Девки поставили на стол кувшины с бражкой и медовухой. Ратислав от тепла и сытости и так уже немного опьянел, но кивнул меченоше — наливай. Хотелось забыть, хоть ненадолго о потерянных друзьях и побратимах, о грозе, надвигающейся на Рязань, о судьбе ее обитателей, о Евпраксии...

Первуша налил медовухи, выпили. Повторили. Тепло, поднявшись от живота, ударило в голову. Внезапно навалилась сонливость. Руки и ноги ослабели. Просто встать и то оказалось очень тяжко. Подниматься в свою каморку в терем сил не было. Ратьша все же сумел встать из-за стола, добрался до ближней стены и улегся на припасенное там сено, так и не сняв доспехов. В сон он провалился мгновенно и уже не слышал, как Первуша заботливо укрыл его налатником, а потом и сам прилег рядышком.

Первые татарские разъезды городовая стража засекла с дозорной башни на утро, чуть свет. Ударили в било. Им откликнулся набат с колоколен церквей и соборов. Вспугнутые, взметнулись в воздух вороны, закружились темными стаями над городом, каркая, словно пророча городу злую судьбину. Заскрипели закрывающиеся воротины в воротных башнях. С грохотом сомкулись. Задвинулись тяжелые дубовые засовы. Стольный град Рязанского княжества садился в осаду.


 


 

Рейтинг: 0 Голосов: 0 795 просмотров
Нравится
Комментарии (0)

Нет комментариев. Ваш будет первым!

Добавить комментарий