1W

Проклятие рода Баскервилей. (Предание о гримпенском демоне)

в выпуске 2017/01/30
14 января 2017 -
article10171.jpg

 

Унылы бескрайние пустоши Дартмура.[1] Холодный ветер катит сиренево-лиловые волны увядающего вереска по диким безжизненным равнинам. Хмурое небо, опираясь на гранитные холмы с плоскими вершинами, разбросанные островками в неспокойном травяном море, тоскливо моросит монотонными дождями. Из влажной прелой земли, устланной толстым ковром буро-коричневого сфагнума,[2] словно обломки корабельных мачт торчат, поставленные неведомым народом, древние покосившиеся менгиры. После стихшего дождя мертвенно-белый туман сплошной пеленой заволакивает окоченевшие поля, клочьями цепляется за безмолвные каменные глыбы.

Издавна слывут дартмурские болота гиблым местом. Топкие мочажины в ложбинах меж холмов, наполненные гнилой зловонной жидкостью, прикрылись мшистыми зыбунами. В густо заросших болотцах манящей голубизной кое-где окнами просвечивают лужицы прозрачной воды. Не приведи господь напиться из той лужицы – не успеешь и глазом моргнуть, сомкнется над тобой смертельная ловушка. Куда как коварнее приветливо зеленеющая сочной травой лужайка посреди однообразной тоскливой пустоши. Соблазняет она отдыхом уставшего путника, но стоит только ступить на нее – затянет и уж не отпустит нежданно разверзшаяся безжалостная пучина. Кричи не кричи – не будет тебе спасения.

Ночами, когда бурый ковёр сфагнума покрывается седым туманом, по кельтскому поверью – открываются врата духов и стародавние забытые боги тешатся в человечьем мире до первых петухов. То тут, то там вспыхивают голубым пламенем бесовские огни – это неприкаянные души утопленников кружатся в неистовом танце. Доносятся леденящие кровь стоны или грозный хохот Болотника – зловещего господина всякой трясины, одиноко бродящего в людском обличье с тусклым фонарём. Иной раз встречают и его дочерей завораживающей красоты, обольщающих заплутавшего охотника или фермера вечной любовью, либо упрятанным на дне кладом. Немало горемык, поддавшихся на лживые посулы, утащили они за собой в омут, до того задушив в тесных объятиях. Однако и в самом жутком кошмаре не привидится такого демона, какой в наказание за грехи рода человеческого был извергнут из геенны на дартмурские болота.

Множество невероятных историй, от которых шевелятся волосы на голове, поведано о призрачной собаке с диких пустошей Дартмура. Рассказывают, будто матёрый зверь огромной величины, напоминающий пса чёрной масти, с горящими красным пламенем глазами является в глухую ночь на болотах. Кто-то даже утверждал, что самолично наблюдал издали, как мчалась та собака через непроходимую трясину, казалось, летела, не касаясь лапами земли. Из пасти зверя валил дым, словно внутри у него бушевал адский огонь. Остановившись, будто бы исчез он в яркой вспышке света. Никому не удавалось спастись от клыков чудовища, повстречавшись с ним на узкой тропе.

Однако, за кружкой доброго эля в девонширском пабе потчуют досужего гостя другим преданием о призрачной собаке, обитавшей в самом сердце Гримпенской трясины.[3] А кое-кто из завсегдатаев, в ответ на саркастические улыбки, с таинственной миной заявляет, что эта история – сущая правда от начала и до конца. Трактирщик, краснолицый малый с курчавой рыжей бородой, разводит огонь в камине. Его жена, худющая костлявая дева в накрахмаленном чепце и переднике, подаёт ужин. Посетители усаживаются вокруг рассказчика, тот, откашливаясь, набивает изогнутую трубку душистым табаком, и его печальная повесть, смешиваясь с клубами сладкого дыма, словно колдовское зелье завораживает слушателей.


 

* * *

На клочке твёрдой суши, окружённой непролазными топями, что зовутся Гримпенской трясиной, притулилась заброшенная хибара. Дощатые стены обветшавшей лачуги, сколоченной наспех рудокопами, поросли мхом и чёрной плесенью. Сквозь прорехи прогнившей крыши дожди размыли земляной пол, превратив его в вязкую жижу. Старая шахта на другом бугре, в полумиле от хибары, была засыпана щебнем. Отравленные смрадом гниющего торфа и запуганные жуткими поверьями старожилов, рудокопы давно покинули угрюмую пустошь.

Поговаривали, что проклят весь род хозяев здешних мест – Баскервилей. Проклят с тех самых пор, как по вине одного из них, лет двести или больше тому назад, приняла мучительную смерть безвинная девушка – дочь фермера из Каменных Cтолбов. Грозная кара постигла главаря подгулявшей ватаги эсквайров – Хьюго Баскервиля, похитившего бедняжку из отчего дома, когда мужчины ее семейства уехали в город по делам. Ночью, пока разбойники предавались безудержному кутежу, девица сумела улизнуть прямо у них из-под носа и через болота кинулась к отчему дому. Обуянный гордыней Хьюго считал делом чести поймать беглянку лично, и поклялся своей душой во что бы то ни стало вернуть в клетку упорхнувшую пташку. Бросив друзей бражничать, он оседлал вороную кобылу и отправился со сворой свирепых собак в погоню один. Не прошло и четверти часа, как заскучавшие собутыльники Баскервиля ради потехи пожелали присоединиться к своему предводителю. И вот они, сев верхом, помчались во весь опор, разгоняя ночную тьму пламенем зажженных факелов. Вскоре показалась широкая лужайка и два каменных столба, поставленных там с незапамятных времен – до фермы было рукой подать. Подъехав ближе, всадники разглядели славившуюся злобой, свору собак из Баскервиль-холла, которая ощетинилась и жалобно визжала. Взглянув на то, что привело в такой трепет матёрых псов, они увидели картину, моментально выветрившую хмель из их голов. На лужайке в холодном лунном свете лежала бездыханная девица с гримасой ужаса на лице. А над распростёртым телом Хьюго стояла мерзкая тварь, смахивавшая на исполинского размера мастифа. Из пасти дьявольского чудовища на мертвеца капала тягучая кровавая слюна, раскаленными углями горели глаза. Зверь наклонился и вонзил клыки в плоть Баскервиля. Не помня себя от страха, гуляки запрыгнули в сёдла и с криками ускакали прочь. Вслед им раздался протяжный замогильный вой демона, будто ревели тысячи бесов из преисподней.

Долго горевали вернувшиеся отец и братья девицы, но утерев слёзы, дали обет кровной мести: «Хотя и пожран демоном вор и насильник Хьюго, но еще здравствует его окаянный род, будь он трижды проклят! Не знать покоя ни нам, ни потомкам нашим, покуда не изведём Баскервилей всех до единого, даже если придется в подспорье нанять самого дьявола». Однако ни в гневе, ни в отчаянии – лучше сатану не поминать, ибо сладки ему людские беды. Пособляя человеку в заботах мирских затем поглотит он бессмертную душу его.

Так или иначе, но после смерти Хьюго, в Гримпене и окрестностях стало твориться совсем уж неладное. Неуловимый зверь повадился резать скотину у крестьян, хотя волков в этих краях отродясь не водилось. Деревенские собаки, учуяв неведомую грозную силу, по ночам все больше жалобно скулили, скреблись в дверь, норовя пробраться в дом под защиту людей. Однажды на болотах видели чёрного как смоль пса, сверкавшего огненными глазами. А когда полная луна всходила над дартмурским захолустьем, случалось услышать такой тягучий зловещий вой, что каждый в страхе осенял себя крестным знамением и шептал молитву. Но главное – из года в год редел проклятый род Баскервилей, многие из них бесследно канули на болотах, точно провалились в преисподнюю – откуда нет дороги назад.

* * *

В углу хибары, громадный пёс черной масти с приплюснутой мордой, лежавший на ворохе грязной соломы, тоскливо созерцал обглоданную берцовую кость доктора Мортимера. Бедолага забрел в логово чудовища в поисках своего глупого спаниеля. Худосочный жилистый эскулап – кожа да кости, сопротивлялся недолго и лишь беспомощно вопил, обречённо закрывая руками лицо. Лоскутья твидового пиджака с засохшими пятнами крови да основательно сбитая трость с набалдашником – это почти все, что осталось от Джеймса Мортимера. Валявшийся неподалеку череп несчастного доктора будто с укором смотрел пустыми глазницами на кровожадного зверя.

Смеркалось. Тварь лениво потянулась и поднялась со своего лежбища, задев жалобно звякнувшую цепь на кольце, что было вделано в стену. Грубо сколоченная ставня едва держалась на единственной изъеденной ржавчиной петле и тоскливо скрипела, раскачиваемая ветром.

Демон петлял по еле приметным стёжкам, избегая топких мочажин. Бледное око луны висело над торфяными топями Гримпена. Выстланные мхами болотистые пустоши раскинулись до самого горизонта. Белым саваном опустился густой туман. Ползущая мгла затянула низины, медленно взобралась на холмы и там осела, словно хлопьями морской пены. Непроницаемая хмарь, как и в тот вечер, спеленала засыпавший мир.

* * *

В тот вечер зверь в первый и последний раз увидел Меррипит-хаус. Безликая грубая постройка, обрамлённая чахлыми низкорослыми деревцами, печальный пустынный пейзаж вокруг навевали какую-то неодолимую безысходную грусть. Владелец Меррипит-хауса был под стать своему дому – бесцветный блондин с серыми бегающими глазками, на тщательно выбритой физиономии застыла маска безразличия. Однако он отчаянно трусил, запирая жуткую тварь в своем сарае. Кого он больше боялся тогда – зверя, который мог за секунду перегрызть ему глотку, неотесанного пьянчугу Генри с начищенными до блеска кольтами, или впутавшего его в эту историю странного цыгана?

Зверь улёгся в сарае, где хранились дрова, и навострил уши. Сквозь щель в трухлявой двери пёс заметил невысокого коренастого мужлана с обветренным лицом, подкатившего на двуколке, запряжённой каурым жеребцом. Едкий дым его крепкой сигары иногда заглушал даже запах бренди, которым разило от невежи за милю. Стэплтон пригласил гостя в дом на бокал вина, и тот не преминул воспользоваться любезным предложением. Сэр Генри Баскервиль, а это был он, небрежно, как бы походя сказал, что после визита освежится пешей прогулкой, оставив повозку с лошадью на ночь в Меррипит-хаус, и поутру её заберет лакей.

Генри Баскервиль, покинувший Англию еще в младенчестве, ни о каком проклятии ведать не ведал. Его дядя – покойный сэр Чарльз, сколотивший состояние на южноафриканских рудниках, полностью обеспечивал племянника, скитавшегося от скуки по американским прериям, и в каждом письме умолял ни при каких обстоятельствах не возвращаться обратно. Когда старик отдал концы, твердолобый Генри – последний из рода Баскервилей, не доверяя стряпчим, решил приехать сам, дабы унаследовать дядино состояние, пустить с молотка родовое имение а заодно и продегустировать содержимое винного погреба.

Чудовище томилось в долгом ожидании, которому, казалось, не будет конца, затекшие от неподвижности мышцы одеревенели. Наконец из-за двери донеслись тихие торопливые шаги Стэплтона. Нервничая, он не сразу управился с замком, и, отворив, поспешил ретироваться. Зверь стремглав помчался через сад за ограду, там огляделся в поисках укрытия, чтобы подстеречь ничего не подозревавшую жертву. Через несколько минут сэр Генри Баскервиль – эсквайр, наследник приличного состояния, покачиваясь, поднялся по тропинке на отлогий холм. Кусты вереска зашевелились, чудовище, глухо рыча, изготовилось к смертельному прыжку, глаза его сверкали в тумане. Баскервиль попятился, и руками трясущимися от страха, пытался выхватить оружие. Свалить перепуганного захмелевшего недотёпу резким броском и вырвать ему кадык было бы совсем несложно. Монстра пьянила близость пульсирующей в бешеном ритме человеческой крови. Однако в тот момент, когда сэра Генри стал пробирать мороз по коже от ледяного дыхания старухи с косой, у подножия холма из-за валунов выскочили двое. Ангелы не носят револьверов и не шляются ночью по болоту, но сейчас, словно посланники небес, они вытащили грешника прямо из лап исчадия ада. Зверь отвлекся лишь на короткий миг, и новоиспечённый владелец Баскервиль-холла успел добраться до своих кольтов. Ополоумевший от страха, бледный как покойник, он принялся палить с обеих рук куда попало. Чудовище, отскочив, успело укрыться в зарослях вереска. Подоспевшие на выручку «ангелы» с хладнокровием, свойственным истым джентльменам, скрупулезно стреляли в каждый куст. Зверь прижался к земле, смирившись с тем, что ещё чуть-чуть, и его нашпигуют свинцом, а тщеславный сэр Генри будет потом хвастать перед соседями чучелом «проклятия рода Баскервилей».

Ангелы-хранители помогали, как оказалось, не только Баскервилю. Конечно, болван Стэплтон ещё меньше походил на херувима, чем пара джентльменов, что сидела в засаде, но его внезапное появление на театре военных действий позволило монстру избежать печальной участи. Когда стрелки направили свое оружие на тот куст, где пряталось чудовище, чёртиком из табакерки выпрыгнул Стэплтон, шарахнул в них из охотничьего ружья и со всех ног, не разбирая дороги, бросился наутёк. Разъяренный Баскервиль и его избавители, забыв на время о демоне, ринулись в погоню. Тем временем, услышав чей-то тихий свист, зверь осторожно выполз из зарослей и бесшумно растворился в тумане.

* * *

На востоке Лондона в трущобах Уайтчепела,[4] где ряды приземистых двухэтажных домов из закопчённого тёмно-красного кирпича перемежаются грязными пивнушками и обшарпанными лавками с броскими вывесками, в одной из провонявших псиной подворотен с утра до вечера, окутанный клубами табачного дыма, с трубкой в зубах сидел Кривой Джек – владелец псарни. Вокруг него частенько крутилось несколько вечно голодных терьеров, жадно заглядывающих ему в глаза в надежде на угощение. Терьеры неплохо уходили за пару-тройку фунтов для любимой забавы лондонцев – крысиной травли. В подвале у Джека, запертые в клетках тихо скулили холёные болонки, украденные местными мальчишками за кусок хлеба или запечённое яблоко. Болонок затем возвращали обратно хозяевам, разумеется, за хороший выкуп. Остальной разномастный контингент, содержавшийся у Кривого Джека, не давал постоянного дохода, зато исправно гадил, спаривался и съедал всё, что оставалось после болонок и терьеров, которым по праву доставались лучшие куски.

Левый глаз Джеку выбили ещё лет десять назад в потасовке на Кейбл-стрит, и за это в определённых кругах его прозвали Кривым Джеком. К тому времени Джек уже сколотил небольшой капиталец на всякого рода махинациях, о чём джентльмены предпочитают помалкивать. Он решил больше не искушать судьбу и на имевшиеся средства завести доходное предприятие, о котором давно мечтал – собственную псарню. Теперь, если кто-нибудь в Ист-Энде[6] нуждался в пинчере, терьере или бульдоге лучшего товара, чем у Кривого Джека, было не сыскать. Джек вёл дела честно, насколько вообще можно честно вести дела в такой дыре, как Уайтчепел. Случалось, конечно, облапошивать простофиль, сбывая им безродных дворняг вместо чистокровных псов, но на то и существуют простаки, чтобы обводить их вокруг пальца.

В один из пасмурных весенних дней в подворотне появился странный незнакомец, поблескивавший золотой серьгой в ухе. Кривой Джек, как обычно, восседал на бочонке из-под эля, важный, словно пэр палаты лордов. Клиент свысока, а роста в нем было шесть футов с лишком, взглянул на псарню. Лучшей рекламы, чем отвратительная вонь от разлагавшихся собачьих экскрементов, разносившаяся на пару кварталов вокруг, придумать было трудно. Незнакомец, игнорируя витавший в воздухе специфический аромат, пожелал ознакомиться с ассортиментом. Джек с недоверием оглядел клиента, ибо тот сильно смахивал на цыгана, которые, как известно, те еще плуты, и деликатно осведомился, с кем имеет честь беседовать. Незнакомец, почесав чёрную курчавую бородку, назвал свое имя – Мерфи, и процедил сквозь зубы, что торгует лошадьми в Девоншире. Прыгавшие до того по двору непоседливые терьеры разбежались прочь от цыгана, поджимая хвосты со страха. Мерфи не удостоил их вниманием, ему требовался большой и злобный пес. Подобный товар особым спросом не пользовался. Простому обитателю Уайтчепела содержать крупного прожорливого зверя не по карману, а джентльмены при деньгах к Кривому Джеку заглядывали редко. Поэтому на псарне нашелся всего один подходящий экземпляр.

В тёмном углу, полузакрыв глаза, развалилась невиданная собака чёрного окраса с большой, немного угловатой головой, ростом почти с дартмурского пони. Природа щедро одарила молодого, ещё не заматеревшего кобеля – широкая грудь, сильные челюсти, массивное мускулистое тело и мощные лапы. Кривой Джек кликнул своего питомца и, набивая цену, нахально заявил, мол, такого великолепного мастифа нет во всём королевстве. Цыган долго, не отрывая взгляда, смотрел в глаза черному страшилищу, затем, не торгуясь, молча расплатился. Накинув пеньковую веревку, как поводок, на шею псу, Мерфи раскланялся и вышел из подворотни. Кривой Джек готов был биться об заклад, что получил плату сполна, но как только прохвост удалился, вместо звонкой монеты в кармане смердели неизвестно откуда взявшиеся, куски желтоватой серы. Растерянный Джек в сопровождении лающей своры выскочил на улицу, дабы проучить мошенника, но цыгана и след простыл.

Мерфи остановился на Хэнбери-стрит в убогом двухэтажном домишке с обвалившейся штукатуркой, в грязной, почерневшей от плесени комнате. Первый этаж занимали еврей-цирюльник, торговец копченной селёдкой и сапожник, на втором кроме Мерфи обосновались драчливые ирландцы – количество, которых не поддавалось учету, и поденщица со своими голодными детьми. Воистину, вавилонское столпотворение показалось бы непритязательным пикником по сравнению с тем ералашем, какой царил в этой халабуде.

Ирландцы день-деньской слонялись по дому или во дворе, рассчитывая стянуть что плохо лежит, или затеять ради потехи склоку с кем-нибудь из прохожих. Любой шиллинг, добытый всеми правдами и неправдами, они пропивали в ближайшем пабе.

Чуть свет подёнщица, надев заплатанный салоп, уходила на заработки. Пятеро ее зачумлённых, нечёсаных детей от трех до двенадцати лет, обряженные в ужасные лохмотья, были предоставлены сами себе и госпоже фортуне. Отощавшие до последней степени, они в любую погоду торчали на улице под окнами домов, надеясь, что сердобольные жильцы бросят им объедков, но судьба благоволила редко, чаще их окатывали содержимым ночных горшков.

Сапожник – гниющий от сифилиса отставной моряк, костерил попрошайничавший выводок подёнщицы в таких выражениях, что, пожалуй, лишь отслужившие во флоте Ее Величества могли должным образом оценить всю изобретательность его филиппик. Заработанные гроши он проигрывал в карты ушлым ирландцам или спускал на чахоточных проституток, которыми кишели улицы Уайтчепела.

Возле рыбной лавки собирались стаи облезлых котов, ревевших почти как бенгальские тигры, в ожидании селедочной требухи. Тем временем торговец щедро натирал протухшую селёдку перцем, дабы отбить амбре, выдававшее порченый товар. Однако, сам дом настолько пропитался запахом тухлой рыбы, что даже выгребная яма на заднем дворе не способна была соперничать с гадким зловонием. Поэтому прохожие, как черт ладана, сторонились рыбной лавки. Мизерных доходов от торговли едва хватало, чтобы свести концы с концами да в праздник опрокинуть стаканчик джина за процветание Британской империи, над которой никогда не заходит солнце.

Когда же дневное светило клонилось к закату и тьма сходила на Уайтчепел, в цирюльню украдкой то и дело шныряли посетительницы, закрывавшие лица платками. Округлые животики и непросохшие от слез глаза дам наводили на мысль, что женские секреты – совсем неплохой способ обогатиться. При свете солнца цирюльник стриг, брил, выводил бородавки, бранился с сапожником, сплетничал с женой, жаловался констеблю на ирландцев, но тайная и главная часть его жизни протекала во мраке ночи, когда в лондонских трущобах пробуждается неистребимое предвечное зло.

Мерфи, исчезая неведомо куда, на целый день оставлял пса под замком в своей тесной каморке. Свирепые клопы, от укусов которых зудела воспаленная плоть, и усатые тараканы, степенно разгуливавшие по немытым полам, будто по дорожкам Гайд-парка,[5] как могли скрашивали одиночество. Время от времени, встав на задние лапы и опираясь передними на засиженный мухами подоконник, сквозь пыльное стекло окна пёс созерцал мутный поток человеческой жизни. Губительным водоворотом тянуло человека в омут нищеты и порока, на дне которого под слоем вязкого ила был погребен хрустальный родник благородных чувств.

Жизнь в трущобах Уайтчепела не пылала ярким, живым огнем, а чадила, словно испорченная керосиновая лампа. В дыму угольного тёмно-серого смога вяло барахтался снулый косяк людей. Едва переставляя копыта, тощая кобыла, позвякивая колокольчиком, тащила за собой повозку с хламом. На козлах сидел седой скрюченный еврей, кричавший осиплым голосом: «Старьё берем! Старьё меняем!». На голове старьёвщика поверх его затрапезной шляпы топорщилась другая, выменянная сегодня на вытопленный жир, который бедняки намазывали на хлеб вместо масла. Его телега была переполнена одноногими стульями, башмаками без подошвы, поломанными куклами, ни на что не годным тряпьем. Агенты старьёвщика – босоногие измазанные сажей мальчишки сносили ему со всех углов груду разного барахла, за что он иной раз вознаграждал их бумажным фонариком или другой безделушкой, но чаще смачным подзатыльником. Бедняги всё равно каждый день высматривали, не покажется ли снова волшебная телега старьёвщика, ведь в детстве так хочется надеяться и верить. Однако, куда хуже, чем тумаки старьёвщика, было то, что ожидало большинство из них – работный дом.

Работный дом Уайтчепела, точно ненасытный обжора, набивал своё безразмерное брюхо уличными голодранцами, что искали в нём спасения от голода и холода. За миску похлёбки и крышу над головой приходилось платить непомерно высокую цену. Работный дом беспощадной мясорубкой перемалывал человека в равнодушный ко всему, покорный бессловесный фарш.

Однажды Кривой Джек решил навестить какого-то должника, задержавшего оплату за чудного терьера и, чтобы избежать лишних хлопот взял в помощь своего единственного мастифа. Проходя мимо работного дома, пёс навсегда запомнил доносившийся оттуда гнетущий дух страха, боли и отчаяния. Сломленные, надорвавшие здоровье непосильным трудом, униженные истязаниями обитатели этого дома, когда им выпадал редкий случай задержаться у открытого окна, будто оживали на миг, ощущая дряблой кожей луч солнца, изредка пробивавшегося сквозь сизые облака. Но затем, вспыхнувший вдруг было в глазах огонек угасал, и снова их взгляды становились пусты и бессмысленны.

Порой задремавшую собаку будила гремевшая лопатами, совками и вёдрами повозка мусорщика. Она лениво прокладывала себе дорогу сквозь толчею ротозеев, околачивавшихся на Хэнбери-стрит с утра до ночи. Все, от мала до велика, шарахались по сторонам, ругая последними словами невозмутимого возницу в широкополой шляпе и длинном засаленном фартуке. Серо-пепельный налёт угольной пыли покрывал его с головы до пят, кроме того, он распространял такое ядовитое зловоние, что никто не отваживался приближаться к нему. За глаза его прозвали Пыльным Человеком. Вместе с помогавшими ему домочадцами, не менее чумазыми и вонючими, он прочищал печи и дымоходы, собирая пепел, золу и угольную крошку для переработки. После наступал черёд выгребных ям. Приходилось вычерпывать оттуда омерзительно смердевшую жижу, стоя в ней по колено. Гнильё и отбросы, хоть на что-нибудь годные, сваливались на телегу, затем увозились и тщательно сортировались на заднем дворе лачуги Пыльного Человека, чьё существование с самого рождения и до последнего вздоха отравляли миазмы столичных трущоб.

До самых сумерек бестолково мельтешил внизу пёстрый человечий сброд. Жалкие существа, возомнившие себя венцом творения, не особо отличались от тараканов, лезших изо всех щелей. Кровопийцами, словно клопы в каморке Мерфи, самые удачливые из людишек присасывались к жизни, вытягивая из нее питательные соки, сколько хватало сил, чтобы, упившись до одури, раздуться от непомерной гордыни. Остальным суждено было медленно тлеть, подобно отсыревшему фитилю лампы, и погаснуть навсегда, не оставив после себя, ничего кроме сажи на потолке убогих жилищ.

В их последнюю ночь в Лондоне Мерфи появился в тот час, когда обрюзгший фонарщик, страдавший ревматизмом, ворча разжигал газовые светильники. Словно гороховый суп, что варила жена цирюльника, разливался густой желтоватый туман, склизкими горошинами кое-где выныривали пешеходы, спешившие согреться стаканчиком джина. Фосфоресцирующими привидениями, стонущими от адской боли, возвращались со смены светившиеся скелеты работников спичечной фабрики[7]. Воры и мошенники всех мастей, будто пауки, сплетали хитрые паутины, норовя поймать в них какого-нибудь ротозея. Невообразимо разряженные шлюхи, почти поголовно больные туберкулёзом или сифилисом, в тусклом мерцании фонарей наперебой предлагали свой скудный товар первому встречному. По загаженным переулкам бродили банды отчаянных головорезов, готовые проломить череп любому за горсть медяков. Наступил тот час, когда державший в страхе весь Лондон душегуб по кличке Кожаный Фартук выходил на поиски очередной жертвы.

Туман стоял такой, что вместо Мерфи, шагавшего всего в ярде, от вырвавшегося из затхлой каморки пса, плыло размытое темное пятно. Приходилось держаться середины мостовой, чтобы в непроницаемой мгле не налететь на фонарный столб или не споткнуться о забулдыгу, свалившегося в канаву перед пабом. На Коммершиал-стрит, куда они повернули, ухо надо было держать востро. Здесь издавна селились отъявленные негодяи, изгои и нечистые на руку дельцы со всех концов света. Вот и сейчас за ними увязалось несколько оборванцев, тихо переговаривавшихся на непонятном языке. Мерфи, беззаботно перепрыгивая выбоины в мостовой, казалось, не замечал опасности и вальяжно вышагивал, будто на променаде.

Когда цыган и собака, наконец, попали на Леман-стрит, им внезапно преградили дорогу трое верзил, выскочивших из подворотни, ещё четверо, те, что преследовали их еще от Коммершиал-стрит, напирали сзади. Пёс оскалил клыки и зарычал, Мерфи, засунув руки в карманы шерстяного плаща, безмятежно ждал развития событий. Громилы несколько растерялись, разглядев, с каким противником им предстоит столкнуться. Цыган, ухмыляясь, сделал короткий шаг вперед. Молнией сверкнула сталь длинного ножа с узким лезвием – окровавленное ухо одного из бандитов плюхнулось в грязь, он корчась от боли, завопил и побежал прочь. Второму повезло меньше – упав на колени, он зажал руками шею, рассеченную неотразимым ударом, сквозь пальцы сочилась кровь. Пес, бросившись на другого грабителя, сбил его с ног и мертвой хваткой вцепился в изъеденную оспой завшивевшую плоть, пока не выжал её досуха, словно выдавливая влагу из губки. Человечья кровь приятно солонила язык. Жизнь тоненькой струйкой стекла в лужу из уже бесполезного тела. Сдавленный предсмертный хрип, эхом отразившись от кирпичных стен, улетучился в ночное небо. Остальные громилы сочли за благо оставить поле боя подобру-поздорову.

Схватка разгорячила пса: так легко убить казавшегося когда-то всесильным человека, так просто растерзать того, кому должен был служить верой и правдой. Неужели после этого он снова подчинится этому жалкому, ничтожному существу? Разве клыки и когти хищника не могут одолеть человеческую волю? Разве потаскуха жизнь сильнее непорочной смерти? Предназначение зверя убивать, выгрызая из податливой человечьей плоти гнусную алчную душонку, забирать жизнь, выпуская из ненасытного чрева, свернутые клубками, словно черви кишки.

Неугасимой злобой во тьме вспыхнули звериные глаза, мышцы скрутились тугими узлами, готовые в любой миг выпрямиться в стремительном прыжке, короткая шерсть вздыбилась на холке, с острых клыков чёрная кровь врага густыми каплями капала на мостовую. Мерфи одобрительно взглянул на зверя, и они продолжили путь.

Миновав без приключений прямую и длинную как корабельный канат Кейбл-стрит, спутники добрались до Нью-Грейвел-лейн, где даже ночью не утихала пьяная брань и крики драчунов. Возле портовых пакгаузов денно и нощно околачивались обросшие щетиной голодные поденщики в надежде получить хоть какую-нибудь работу в доках. Одним из них совесть не позволяла вернуться к семье без гроша в кармане, другим попросту нечем было платить за ночлег. Из доков, где разгружались корабли со всего мира, долетала мешанина из едких, раздражавший острое чутье зверя запахов.

Мерфи прибавил шагу, и вскоре показался узкий, что бутылочное горлышко, Уоппинг, зажатый между громадами кирпичных стен старых складов. Гулкий стук каблуков нарушал застывшую тишину. Туман настолько загустел, что зверь совсем перестал видеть цыгана, ступал по звуку шагов да запаху мокрой шерсти плаща Мерфи. Ночью обезлюдевший Уоппинг уподоблялся мрачному подземелью Аида, где витали лишь бестелесные тени призраков. Давным-давно в здешнем доке казнили морских разбойников, и в слезливом небе грозовыми тучами собирались, обращенные к праведному всевидящему Судие последние молитвы, вздернутых на виселице пиратов и опорожнившихся в предсмертной агонии прямо на свежеструганные доски эшафота. Даже спустя много лет стоны неупокоенных душ пугали до полусмерти случайно забредшего ночью в Уоппинг пьянчужку.

Но вот наконец тесные лабиринты городских кварталов остались позади. Потянуло речной сыростью. Темза обнажила илистое дно, усеянное серыми камнями, её мутная вода устремилась к студеному морю. На берегу, недалеко от труб городской канализации, замелькали огоньки лучин – речные собиралы, используя отлив, вышли на нехитрый промысел. Они растянулись цепью, освещая лучинами дно. Время от времени кто-нибудь из них радостно кричал, победно поднимая над головой руку с находкой. Весь мусор, что попадал в Темзу со сточными водами, становился добычей этой гильдии, которая состояла из малолетних детей и ни на что не годных стариков, добывавших себе пропитание из отрыжки большого города.

Сквозь плеск волн едва можно было разобрать вопль одного из собирал – мальчугана лет семи в грязных лохмотьях. Прыгая на левой ноге, он с трудом добрался до берега, сел на гальку и осторожно вынул из кровоточащей пятки позеленевший предмет. Гримасу боли на лице сменило ликование – медный гвоздь! На вырученные за гвоздь полпенни завтра он купит хлеба или даже сладостей. Малыш, размазывая по лицу солёные слёзы, кое-как обмотал ногу засаленной тряпкой и поковылял обратно к реке.

Мерфи ждал, пытаясь что-то разглядеть в тумане, зверь, свернувшись калачиком, лежал у его ног. Подул резкий холодный ветер, разгоняя понемногу туман, начинался прилив. Зверь поднял морду и уставился на застывшего в глубокой задумчивости человека. Нет, это уже не был прежний Мерфи. Цыган расправил вечно сутулившиеся плечи и вынул сильные волосатые руки из карманов плаща. Его всегда подвижная, плутовского вида физиономия окаменела и не выражала никакой эмоции. В остекленевшем змеином взгляде сквозило ледяное безразличие к миру вокруг. Казалось, что под смуглой кожей Мерфи вместо живого сердца человека скрыто холодное нутро идеального хищника, охотящегося не ради пропитания, но потому что он и есть настигающая всех и вся смерть. Зверь, съежившись от страха, почуял, как силён и коварен этот замаскировавшийся под человека хищник, ощутил его необоримую волю, как ощущает её любой член стаи в своём вожаке.

Вдруг в глазах Мерфи заискрились, заплясали блики огней выплывшего из тумана рыбацкого баркаса. Мерфи зашёл по щиколотку в коричневатую маслянистую воду и обернувшись свистнул. Пёс с готовностью побежал за цыганом. Приливная волна плавно раскачивала скрипевший снастями баркас. На баркасе призывно размахивали фонарём.

* * *

В желудке зверя было пусто с тех самых пор, как он перекусил жилистым доктором. Мерфи больше не показывался после той ночи, когда на зверя устроили засаду в Меррипит-Хаус. Идиот Стэплтон, хвалившийся, что знает болото как свои пять пальцев, утонул в нём, пытаясь спастись от преследователей. Зверь полагался теперь только на себя.

Часами прячась в вересковых зарослях, он безуспешно караулил какого-нибудь деревенского растяпу, но известие о том, что местный эскулап пропал на болотах, переполошило не на шутку всю округу, и фермеры не казали носа дальше заднего двора. Скотины в Гримпене уже давно никто не держал, лошадей ночью накрепко запирали в конюшнях. Сейчас сгодился бы, пожалуй, даже отощавший беглый каторжник Селден, который пару недель назад, свалившись по пьяной лавочке, с гранитного утёса, разбил башку о камни. Несмотря на лютый голод, одно лишь воспоминание о дряблой пропитой печёнке каторжника коробило зверя, и ком горечи подкатывал к горлу. То ли дело сдобная, упитанная миссис Бэрримор – жена дворецкого в Баскервиль-холле. Иногда она являлась зверю в голодных снах – румяная, аппетитная толстушка, вскормленная на чистом сливочном масле и парном молоке. В промозглом грязном Лондоне такую не сыщешь, там даже богачи соблюдают диету и занимаются физкультурой – от чего их мясо, наверняка, жёсткое и сухое.

Но нынче полакомиться сочной плотью миссис Бэрримор вряд ли представится возможность. Когда охотник идёт на секача, он не стреляет в попадающихся ему на пути лис или зайцев. Так и хищник, выслеживающий добычу, не должен отвлекаться и отступать, пока не нанесёт смертельную рану своей жертве.

Высокие, увитые плющом, старые зубчатые башни Баскервиль-холла едва виднелись сквозь молочную взвесь тумана. Чем ближе подбирался зверь к родовому имению Баскервилей, тем осторожнее становились его движения. Он спустился по отлогому склону в долину, поросшую сухими дубами и соснами с покореженными ветром гнутыми стволами. То и дело зверь замирал, напряжённо вслушиваясь в любой шорох.

Хищник не осмеливался приближаться к дому со стороны болот, как в прошлый раз, когда дряхлый развратник сэр Чарльз в сумерках поджидал у калитки в тисовой аллее срамную девицу из Кумби-Треси. Старик посиневшими скрюченными пальцами сжимал тлеющую сигару и дрожал от нетерпения. Однако, увидев чудовищную собаку, которая гигантскими прыжками неслась на него, он побагровел, схватился за сердце и, хватая ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба, рухнул на землю. Сегодня в тисовой аллее, что находилась позади дома, лондонские приятели сэра Генри могли запросто приготовить новую ловушку. Поэтому хитрый зверь, выйдя на запущенную разбитую дорогу, по которой белой скатертью стелился туман, прокрался прямо к парадным воротам.

Меж двух обомшелых колонн, увенчанных кабаньими головами – гербом Баскервилей, на проржавевших петлях висели чугунные узорные ворота, запертые изнутри на засов. Зверь осмотрелся в поисках хоть какой-нибудь лазейки в заросшем плющом заборе. Как вдруг ворота тихо заскрипели, монстр отпрыгнул прочь и прижался к прелой земле. Он почти не дышал, в окоченелой мертвой тишине молотом стучало сердце. Прошла целая вечность, пока зверь решился поднять голову. Ворота были чуть приоткрыты. Наконец, почуяв, что вокруг никого и путь свободен, хищник тенью проскользнул внутрь.

Сразу за воротами стоял знавший лучшие времена, завалившийся на бок домик прислуги. Из затянутого бумагой окна едва пробивался тусклый свет. Ноздри зверя щекотал соблазнительный запах человеческого тела, от чего брюхо предательски заурчало. Однако он упрямо двинулся дальше. Миновав увядший парк из высоких старых деревьев, кроны которых смыкались сумрачным сводом, хищник очутился перед широким газоном с поникшей блеклой травой. Незаметно обогнув лужайку, зверь притаился у могучего дуба, возле террасы, на которую сейчас падали яркие блики из окна особняка.

Массивное неприветливое здание выглядело продолжением суровых и унылых пустошей Дартмура. Неуклюжий фасад дома зарос жухлым плющом, и только прямоугольные окна и овалы гербов оставались открыты. Над остроконечной крутой крышей чадили черные от сажи нечищеные кирпичные трубы. Верхушки старинных полукруглых башен с бойницами, заключенных в цепкие объятия вездесущего плюща, терялись в тумане. Справа и слева к башням примыкали два крыла из гранита, построенных кое-как.

В этом доме Хьюго Баскервиль насиловал беззащитную дочь фермера, которая, обезумев, бросилась на верную погибель. Рассказывали, что ночами, когда врата из потустороннего мира открыты, её призрак, надрывно стеная, бродил по дому, а с болота ему вторил жуткий вой гримпенского демона. Не всякий Баскервиль выдерживал такую пытку, и вопреки предостережениям своего предка, схватив ружье, мчался прочь из дома, чтобы сгинуть навсегда, словно его и не бывало. Потом призрак, будто удовлетворившись гибелью еще одного потомка своего мучителя, отправлялся восвояси и подолгу не тревожил обитателей Баскервиль-холла. Но проходили годы, и всё повторялось.

Холодало. Озябший голодный зверь зарылся в мокрую опавшую листву. Где-то вдали гулко ухала сова. Сквозь завесу тумана едва пробивался мертвенно-бледный свет луны. Чёрной громадой нависал угрюмый дом. Там, за несколькими дюймами кирпичной кладки, упивалась последними мгновениями своего никчемного бытия его жертва, не подозревающая, что смерть уже на пороге. В освещённом окне гостиной часто показывался силуэт сэра Генри, очевидно, бесцельно бродившего по комнате. Иногда зверь замечал в окне одного из «ангелов», что спасли шкуру Баскервиля в Меррипит-хаус. Тот курил длинную трубку и задумчиво, нахмурив тонкие брови, смотрел в темноту.

Вдруг бойница старой башни озарилась голубоватыми всполохами. Тихой моросью с небес опустился женский плач, поначалу тихий, но постепенно переросший в громкие рыдания. Точно захлебнувшись бесконечной болью, рыдания на миг смолкли, и над завернувшимся в туман Баскервиль-холлом взметнулся полный отчаяния и дикой ненависти крик, крик такой силы, что зазвенели стекла.

Через минуту на террасу выбежали двое: худой – тот, что курил трубку у окна, в наспех накинутом инвернесском плаще[8] и нелепой охотничьей шляпе и приземистый коротышка с рыжими усами щеточкой в расстегнутом клетчатом пальто и котелке. Они растеряно оглядывались, размахивали оружием и метались по лужайке. Вслед за ними появился пьяный вдрызг, икающий сэр Генри с огрызком сигары в зубах. Неловким движением эсквайр попытался вынуть свои кольты, но у него ничего не вышло, и он повалился навзничь. Худой, наконец, задрав вверх голову, заметил странное свечение в бойнице старой башни. Коротышка тем временем усадил извалявшегося в грязи сэра Генри спиной к стене и приказал никуда не двигаться, пока они не обследуют башню.

Шорох листьев и мягкая поступь зверя не встревожили Баскервиля, провалившегося в пьяное забытье. Сэр Генри, оставшись один, уронил голову на грудь и бессвязно мычал. Наступила та самая секунда, когда обмякшая жертва принимает свою участь. Лишь почувствовав горячее дыхание на лице, сэр Генри очнулся и обречённо вытаращился на демона. В его взгляде уже не было страха, бесстрастно молчала покорность. Он выдохнул с облегчением при виде смерти в её ослепительном великолепии, смерти, очищающей всякого от скверны жизни.

«Ангелы», прилетевшие на этот раз слишком поздно, узрели обагрённого кровью демона, разрывавшего брюхо сэра Генри, из которого вывались бледно-розовые кишки и сморщенная желтая печень. Широко раскрытые глаза Баскервиля с удивлением наблюдали, как клыки монстра вырывали из его уже мертвого тела куски мяса.

Коротышка окостенел от ужаса, не в состоянии пустить в ход свой армейский револьвер. Худой, совладав с нервами, несколько раз выстрелил в демона. Пули стальными осами впились в зверя, он зло взвизгнул, попытался одним прыжком достать врага, но упал бездыханным на гнилые доски террасы.

* * *

Переводя дух, рассказчик отхлебывает горький эль и долго смотрит на алые лепестки огня, пылающего в камине. За окном шумит осенний проливной дождь и завывает вечный бродяга ветер, неутомимо колышущий вересковое море. Тягуче разливается по комнате молчание, будто старое вино, смакуется услышанная история. Наконец, опомнившись, рассказчик продолжает.

Сэра Генри похоронили в фамильном склепе, вознесшемся над могилами простых смертных, в самой середине гримпенского кладбища. Бэрримор, утративший смысл существования, не находил себе место в опустевшем Баскервиль-холле и часами торчал, словно верный пёс, подле умершего хозяина.

Однажды, по обыкновению, дворецкий коротал свой день на кладбище и, склонив голову, истово молился. Когда же он окончил молитву и, перекрестившись, поднял очи от грешной земли, то прочёл выцарапанную кем-то на стене склепа слова: «Смертию смерть искупил проклятый род».

Смотритель кладбища, подслеповатый сварливый старикашка, божился, что никто и близко не подходил к усыпальнице славных Баскервилей, только вот один долговязый цыган в шерстяном плаще околачивался зачем-то возле могил. Делать было нечего, и Бэрримор, досадуя на вздорного старика, отправился домой, а на следующий день вернулся с белилами, чтобы закрасить срамную надпись. Но страшная картина, что предстала его взору, окончательно подкосила беднягу.

На месте последнего пристанища всех Баскервилей осталась лишь груда почерневших камней и дымившихся ещё головешек вперемешку с обуглившимися костями. Склеп выгорел дотла. Смотритель твердил, что ровно в полночь каменная усыпальница вдруг вспыхнула сама по себе дьявольским огнём а на болоте, будто из преисподней, снова завывал демон.

Обезумевший дворецкий, не помня себя от горя, всю ночь плутал по гримпенским топям, только утром, промокший и выбившийся из сил, приплёлся он в Баскервиль-холл. Миссис Бэрримор была в отъезде. Он долго рылся на чердаке, швыряя прочь попадавшийся под руку хлам, пока не нашел кусок крепкого джутового шпагата. Толстая ветка большого дуба, под которым смерть караулила сэра Генри, казалась способной выдержать его высохшее измученное тело. Приставив лестницу к дереву, Бэрримор медленно взобрался по ней, перекинул шпагат через ветку и потуже затянул узел. Сунув поседевшую голову в петлю, он отрешённо, в последний раз посмотрел на Баскервиль-холл. Здесь прошла вся жизнь и здесь с последним шагом завершится его земной путь.

Дурной славой по всему Дартмуру пользуется с давних пор покинутый людьми Баскервиль-холл. Канул в небытие проклятый род Баскервилей, затянулись ядовито-зеленым мхом руины их мрачного чертога. Но лишь накинет ночь туманное покрывало на Гримпенскую трясину, замерцают бесовские огни, и через невидимые врата в мир человечий проникают древние забытые боги. В такую ночь среди разбросанных по земле каменных плит Баскервиль-холла блуждает рыдающий призрак а на болотах воет исполинская призрачная собака с пылающими глазами.

Стороной обходит это проклятое место еле волочащий ноги гримпенский фермер, за милю объезжает на пегой кобыле дебелый эсквайр, осеняя себя крестным знамением, мчится мимо сельский священник, утянутый в черную сутану. Лишь редкий турист из любопытства или сочинитель из Лондона, влекомый преданием о гримпенском демоне, иногда забредут на печальные развалины, среди которых одиноко возвышается старый высокий дуб.


 

Примечания автора.


 

[1]Дартмур – холмистая, болотистая местность в графстве Девоншир, Англия.

[2]Сфагнум – болотистое растение, мох, из которого образуется торф.

[3]Гримпенская трясина – болото в Дартмуре. Название, вымышленное Артуром Конан Дойлом.

[4]Уайтчепел – исторический район Лондона.

[5]Гайд-парк – королевский парк в центре Лондона. Традиционное место гуляний, празднеств и политических митингов.

[6]Ист-энд – часть Лондона (включавшая в себя и Уайтчепел) к востоку от стены Сити. Район заселенный в XIX веке беднотой.

[7]Светящиеся скелеты работников спичечной фабрики – условия труда на спичечных фабриках были ужасны. В закрытых, непроветриваемых помещениях люди за мизерную плату окунали палочки в емкости с фосфором и серой, дыша отравленными испарениями. Через несколько лет у работников начинались мучительные зубные боли, распухали десны и челюсти. Если человек не умирал и продолжал работать, то пары фосфора проникали в костную ткань, и у бедняги начинали светиться в темноте челюсть, а порой и кости. Место в Лондоне, где жили такие работники, назывались трущобами светящихся скелетов.

[8] Инвернесский плащ – верхняя мужская одежда конца XIX начала XX вв.

Похожие статьи:

РассказыSlip Inside This House

РассказыДоктор Пауз

РассказыДень, когда Вселенная схлопнулась [Рифмованная и нерифмованная версии]

РассказыВластитель Ночи [18+]

РассказыРазговоры

Рейтинг: +6 Голосов: 6 1967 просмотров
Нравится
Комментарии (78)
Жан Кристобаль Рене # 14 января 2017 в 12:38 +4
Обалденный фанфик, дружище! Читал не отрываясь! Народ, прочтите непременно. Очень здоровски написано. Словно перечитал Дойля. Плюс и рекомендация в выпуск!
0 # 14 января 2017 в 12:46 +5
Спасибо. Я старался. Хотел успеть к пятнице 13, но немного не успел.
Ворона # 14 января 2017 в 12:56 +5
ужос-с... shock v
Всяческий, орфографический в том числе, а больше пунктуационный. stuk Плюс-то плюс, сабо сомой, но ж запятухов стадо шляется где попало! не говоря уж про многочисленные шляпы с пистолетами многоствольными и котелки с револьверами... а ещё там и кусты рычали... cry
Как-как - да глухо рычали! ну вересковые патамушта, обычай у их такой, у кустов-та, значить... smile
0 # 14 января 2017 в 12:59 +5
Ну а что вы хотели от двоечника и плагиатора, пишущего по ночам?!
Жан Кристобаль Рене # 14 января 2017 в 13:17 +3
Тю! Будто Каркуня у тебя в друзьях не ходит? Дал бы посмотреть.) А так-то я на запятые не смотрел. Мне само повествование и стиль дико понравились. Ностальжи, однако)
Ворона # 14 января 2017 в 13:42 +3
ну дык суббота жеж - ща буим зделать love
Анна Гале # 14 января 2017 в 13:37 +4
Отличный фанфик! +++++
Жан Кристобаль Рене # 14 января 2017 в 13:42 +4
Машулю позвал на почитать))) smile
П. С. Интересно что скажет Дара scratch
DaraFromChaos # 14 января 2017 в 14:16 +3
Дара скажет, что надо привести в порядок, тогда и ставить в выпуск.
Позорище автору и Каркуше стресс )))))
Игорь, текст вычитайте. Правда, устала спотыкаться

Плюс не поставлю, потому что не люблю фанфики. )))) имею право, как читатель.
А в целом, Воронушку позвать, стилистические и фактические неточности подчистить, - и будет очень здорово
0 # 14 января 2017 в 14:23 +4
Спасибо. Глаз настолько замылен, что не вижу очевидных недостатков текста. Галине не давал на правку, ибо не смею беспокоить своим "позорищем" занятых людей. Да это собственно, если мне удалось это сделать, не фанфик а нечто иное, написанное по популярному сюжету. Ну что ж не плюсов здесь я ради.
0 # 14 января 2017 в 14:23 +4
И не ради выпусков.
DaraFromChaos # 14 января 2017 в 15:32 +3
Шикарный коммент. К нему только финала не хватает:

Мнет в руках картуз, трясет сивой бородой, низко кланяется суровому боярскому да чиновному собранию.
- не корысти ради... токмо равлечения высокородных господ, да демона иноземного посрамления для...

Простите, настроение фулиганское rofl
0 # 14 января 2017 в 15:35 +3
Вообще-то пишу, чтобы читали. А не ради плюсов и выпусков, ибо это дополнительных читателей все одно не привлечет.
Дмитрий Липатов # 14 января 2017 в 16:26 +3
Привет, Игорь. Вот такой тежеляк в твоём исполнении мне больше по душе. Канешна, надо править, смотреть. Понравилось. Бросай Транзисторы лепи хеви метал. С какого-то момента пошло практически без замечаний. Уж прости, дружище, наковырял вначале.

«Хмурое небо, опираясь на плоские гранитные холмы, разбросанные островками в неспокойном травяном море, тоскливо моросит монотонными дождями».
(плоские холмы?)

«Из влажной прелой земли, устланной толстым ковром буро-коричневого сфагнума,[2] словно обломки корабельных мачт торчат древние покосившиеся менгиры, поставленные неведомым народом».
(поставленные неведомым народом - лишнее. Если дорого, то добавить новое предл. Поставленные неведомым народом, трухлявые деревянные столбы с тоской смотрели в небо)

«Топкие мочажины в ложбинах меж холмов, наполненные гнилой зловонной жидкостью, прикрылись мшистыми зыбунами».
(Мшистые зыбуны… Игорян, ты уже близок в Маритиным хохластым пням)

«Куда как коварнее чаруса – приветливо зеленеющая сочной травой лужайка посреди однообразной тоскливой пустоши, соблазняющая отдыхом уставшего путника, стоит только ступить на нее – затянет и уж не отпустит нежданно отверзшаяся безжалостная пучина».
(смог прочесть с третьего раза. И то в конце чего-то не срослось)

«То тут, то там вспыхивают голубым пламенем бесовские огни – это неприкаянные души утопленников в исступлении кружатся в неистовом танце».
(исступлении, неистовом - тавтология)

«Доносятся леденящие кровь стоны или грозный хохот Болотника – зловещего господина всякой трясины, одиноко бродящего в людском обличье по топям с тусклым фонарем».
(по топям - лишнее. Понятно что господин всякой трясины. А «по топям» вылезает из чтения)

«Иной раз встречают и его дочерей неписанной красоты, обольщающих заплутавшего охотника или фермера вечной любовью, либо упрятанным на дне кладом».
(неписанной - не писаной)


«Не мало горемык, поддавшихся на лживые уговоры, утащили они за собой в омут, до того задушив в тесных объятиях».
(немало)

Напоминаю, понравилось. Плюс.
Ворона # 14 января 2017 в 16:34 +4
маладец, Дим, правильное напоминание. У мня оперативка маленькая, я пока в твои ковырялки вникаю, забываю, что ты в целом обобряишь. Може, и у автора таж фигня.
"неписанной" - не "не писаной", а "неписаной". laugh Ишо будут варианты?
0 # 14 января 2017 в 16:36 +3
Спасибо Дмитрий. Исправляю походу свое "позорище", учту ваши дельные замечания
Дмитрий Липатов # 14 января 2017 в 18:26 +1
Прости, Ворона. Я ж по узбецкому словарю работаю Карапуза и Ефронова-заде. Вот поэтому у меня всё в задэ.
Ворона # 14 января 2017 в 18:41 +2
по узбецкому словарю работаю Карапуза и Ефронова-заде
это у тебя, Дим, Брокгауз и Ефрон штоль такие? лихо ты их трансформировал... shock
Дмитрий Липатов # 14 января 2017 в 18:36 +2
Слухай, Игорян. Идею тебе подкину. Надо фанфик было озаглавить "Собака Мумускирвилей"

Я на медни сопливую историю написал тоже про собаку, вместо пса, правда, дракон и написано попроще. И главно сюжет тургеневский. Ну там принц инопланетный отрезает башку кельту из-за бабы. А затем и саму бабу а Ворона зарубила. Надо было вместо дракона все же собаку прописать, все-таки советскому человеку друг собака а не дракон.
Ворона # 14 января 2017 в 18:51 +2
ничо я не зарубала!!! эта фсё враки. Поклёп! zlo
Больше историй, хороших и разных!
А дракон хороший, хоть и нечистоплотный. Никакая Мума ему в подмётки не идёт. v
У Игоря вон псина, по сути, главгером является. Даже жалко, что её, красавицу, так бездарно грохнули. cry
И вааще, во избежание трагедий и всяческих безобразий - собак кормить надо! чтоб народ не грызли. love
0 # 14 января 2017 в 21:23 +1
Спасибо Галина все исправил... Выкладываю новый вариант.
Ворона # 15 января 2017 в 00:16 +2
ни фига не фсё... cry
0 # 15 января 2017 в 00:18 +2
А что не все? Шпагат?
Ворона # 15 января 2017 в 00:57 +1
и не он один... и запяту-ухи... cry
0 # 15 января 2017 в 01:07 +2
Про шпагат читаю - похоже ваша правда. А запятухи, может, что опять упустил. Уж извините. Я как самнабула четвертую ночь по пять часов спал все хотел к 13 ому успеть. Попробую завтра свежим взглядом поискать.
0 # 14 января 2017 в 19:52 +1
Интересная идея, такая же как про Ревизора.
Мария Костылева # 14 января 2017 в 19:20 +3
Написать про камушки, вереск и холмы под хмурым небом, напустить старого доброго английского туману и вскользь помянуть кельтов - это, как правило, верный способ покорить лично меня))) К тому же мне очень нравится стиль автора.
Но.
Про невычитанный текст уже сказали - с таким умением переплетать слова, и столько ляпов, ыыы(((
Про фанфик тоже сказали - я же всей душой за оригинальные сюжеты. Хотя подход любопытный.
Нравится работа с материалом, но, честно говоря, подвисла на "небольшой шотландской деревушке". Инвернесс - город. И немаленький. И давно.
Но "бууу... (с эхом)" знатное получилось)) И вообще, рассказ, в целом, мне понравился. Так что я тоже с плюсиком smile
DaraFromChaos # 14 января 2017 в 20:22 +2
вот-вот :))) что я про фактологию говорила
v
DaraFromChaos # 14 января 2017 в 20:29 +3
ПС кстати, про "дизайн" демона
мне в целом стиль рассказа очень понравился. Но таки надо понимать, что стилизация под уважаемого Корней Иваныча, а никак не под Конан Дойлевича
это не наезд никоим образом, а напоминание мало кому известного факта, что сэр Артур писал кудаааа зануднее, многобуквеннее и тягомотнее, чем мы привыкли думать
Жан Кристобаль Рене # 14 января 2017 в 20:41 +3
Но таки надо понимать, что стилизация под уважаемого Корней Иваныча, а никак не под Конан Дойлевича это не наезд никоим образом, а напоминание мало кому известного факта, что сэр Артур писал кудаааа зануднее, многобуквеннее и тягомотнее, чем мы привыкли думать
Слава создателю Айболита!!! dance dance
DaraFromChaos # 14 января 2017 в 20:48 +3
точно!!!!
0 # 14 января 2017 в 21:22 +3
При написании рассказа, я часто сверялся с "первоисточником" - некоторые детали и все герои оттуда, разве что кроме созданного мною Кривого Джека. Эпизодический герой цыган Мерфи мною был трансформирован, попросту выдуман заново. Описание жизни в Ист-Энде взято из исторических книг о Лондоне.
Мария Костылева # 14 января 2017 в 20:33 +3
Я как-то больше вроде не наткнулась)) А тут в глаза прям бросилось, потому что сноска.
0 # 14 января 2017 в 21:17 +2
Инфа про Инвернесс взята с интернета. Возможно в конце XIX века он и был деревушкой.
З.Ы. Тема кельтов мне близка. Пару лет назад написал несколько заметок об их истории и культуре.
DaraFromChaos # 15 января 2017 в 00:27 +3
я канешна, извиняюсь, zst но Инвернесс был крупным городом и портом еще в 14-15 веках

в отличие от Маши я не большой спец по Шотландии smile так что просто полазила по историческим порталам и официальным сайтам города и тамошних музеев
0 # 15 января 2017 в 00:30 +1
Первая ссылка про инвернесский плащ, говорила что он назван в честь деревушки Инвернесс. Я уже это убрал из примечаний. Предмет для спора исчез.
Мария Костылева # 15 января 2017 в 00:51 +3
Да Маша тож не то, чтобы спец... zst Так, мимо проходила))
Ольга Маргаритовна # 15 января 2017 в 00:26 +4
Не вольюсь в общий хор одобрительных голосов. Огромным минусом для меня было то, что в начале автор пересказывает мне, как читателю, Конан Дойля своими словами. Это мне зачем? Я читала. Легенду про Хьюго зачем пересказывать? Потом последующие события тоже пересказываете своими словами. Это долго и нудно, а это начало рассказа. Вызывает недоумение такой фанфик. Далее спорный момент с тем, что всё это вообще у вас рассказывает какой-то местный житель. А как он проник в голову собаки? Откуда все эти подробности? С чьих слов? Собака рассказала перед смертью? Потом не понравился провал в повествовании. Сел цыган в баркас с собачкой( видимо) и что? А как она потом на цепь попала? Как ей объяснили на кого охотиться? Хлоп! И она уже кушает Мортимера.
Соглашусь только с тем, что отлично написано. Стиль и подробности жизни очень хороши. Но за одно это плюс не поставлю. Это моё читательское мнение. Возможно единичное.
0 # 15 января 2017 в 00:38 +2
Про пересказ затем, чтобы не читавший оригинал понял о чем речь, ну и для цельности сюжета. Про провалы в сюжете: ну вроде и так ясно Лондон - баркас - Гримпен. Цепь - так всех собак тогда на них сажали. Про мысли собаки. Нигде я не пишу «подумал пес» и т.п. Рассказчик может сам выдумать о чем думал пес. На то она и байка.
Ольга Маргаритовна # 15 января 2017 в 00:48 +4
Писать фанфик и принимать во внимание тех, кто даже оригинал не читал? Странная идея на мой взгляд.
С цыганом и провалом соглашусь) Можно и не добавлять. Но
Несмотря на лютый голод, одно лишь воспоминание о дряблой пропитой печёнке каторжника коробило зверя, и ком горечи подкатывал к горлу. То ли дело сдобная, упитанная миссис Бэрримор – жена дворецкого в Баскервиль-холле. Иногда она являлась зверю в голодных снах – румяная, аппетитная толстушка, вскормленная на чистом сливочном масле и парном молоке.
вот это мысли собаки) Хотя не написано: подумал пёс. Мне помешало. Слишком уж даже для байки) Я бы так рассказчику и сказала после прослушивания. Или во время)
0 # 15 января 2017 в 00:56 +2
Спасибо за замечания. Учту на будущее.
Ольга Маргаритовна # 15 января 2017 в 01:03 +2
Вам спасибо за сочный язык в рассказе. Этим порадовали.
0 # 15 января 2017 в 01:09 +2
Пожалуйста! Я старался.
DaraFromChaos # 15 января 2017 в 01:11 +1
Про пересказ затем, чтобы не читавший оригинал понял о чем речь, ну и для цельности сюжета.
вот тут поспорила бы. но с соседней кочки зрения, а не с той, где Оля стоит :)))

1. если бы речь шла о каком-то малопопулярном произведении, еще можно было бы этим оправдываться. А считать читателя законченным идиётом :))))), Собаку Баскервиллей не читавшим, - это все-таки перебор (имхо, конечно)
2. я не пишу фанфики, но иногда играю в постмодернистские игры.
Таки позволю себе заметить, что при использовании скрытых цитат, отсылок на другие тексты прочих интерактивностях читатель может не догадаться - на что намекает автор. Но произведение должно восприниматься независимо от того, поняли твои намеки или нет. И восприниматься как целостное и совершенно отдельное.
так что не надо прикрываться цельностью сюжета smile на то вы и автор, чтобы создать цельность без пересказа.
Ольга Маргаритовна # 15 января 2017 в 01:17 +2
Я с этой же кочки)
0 # 15 января 2017 в 01:17 +2
По глупости своей не понял в чем претензия? Хорошо не пересказал бы я легенду о первом явлении собаки и все сюжет без начала. Откуда проклятие рода? Откуда начинать ткать нить повествования?
DaraFromChaos # 15 января 2017 в 01:24 +2
Откуда проклятие рода? Откуда начинать ткать нить повествования?
вы - автор. ваша проблема

еще раз повторю суть претензии, хотя она всем очам видна
в фанфик не вставляют пересказ оригинала.
и никуда не вставляют!!!! zlo во второй том романа, в постмодерн, во вбоквел, с вариации на тему, в 133-ю серию манги!!!
мне не нужна версия Конан Дойля от Игоря Нилова. я сэра Артура читала
я сама догадаюсь, фанфик это или оригинальное произведение
а уж ваше дело - написать так, чтобы мне все без разжевываний и повторов было понятно
0 # 15 января 2017 в 01:28 +2
Хорошо. Я вас понял. Спасибо.
Дмитрий Липатов # 15 января 2017 в 12:49 +1
Привет. А что тебе помешало сделать не фанфик а продолжение Соб. Баск. В одной из псарен того же Кривого Джека родился щенок. Сначала он сожрал сверстников, потом попросил добавки… и пошла массовка. Всё тоже самое, только это будет самостоятельное произведение. Скажем, Проклятие Баскервилей. Вот те начало.

В одной из пивнушек трущоб Уайтчепела, где обшарпанные лавки перемежались с домами из закопчённого кирпича, сидел Кривой Джек – владелец псарни. Окутанный клубами табачного дыма он наблюдал, как за окном голодный терьер расправлялся со стаей таких же изголодавшихся псов.
Ворона # 15 января 2017 в 12:54 +2
дык какой же нафиг терьер, когда он вовсе - мастиф scratch
0 # 15 января 2017 в 13:49 +1
Лишь бы постебаться! laugh v И, вроде, совет был писать только хэви-метал и не заморачиваться транзисторами. А если скрестить мастифа с терьером то и получится очередной стеб)), которые, похоже, мне не удаются.
Дмитрий Липатов # 15 января 2017 в 14:12 +2
Игорян, никакого стёба. Кривой просто смотрел на терьера, а думал о подозрительном щенке мастифа. А идею не выкидывай. Можно все, что ты написал переделать в отдельное произв. А то, что я гребу иногда, делай скидку.

Убери все повествования о Баскервил, имя известное и начни, как посоветовал. Сам пойми, пересказывать уже кем-то написанное - время терять. А так можно оставить всё, только изменить начало и по ходу пьессы имена и т.д. Описать псарню, где рос щенок. Как Кривой начал наводить справки откуда у евоной сучки появился ужастик, выросший за неделю с дартм поню. Поверь, это единственный вариант не выкинуть написанное на помойку. А там черт знает, чем может закончится. Пусть сделанное висит а у новой собаки будет новая история. Имя надо придумать. От имени многое зависит.
0 # 15 января 2017 в 14:22 +2
Ну во-первых, я не пересказывал Конан-Дойла. Только в самом начале пересказал легенду, (чтобы ввести читателя в курс дела) которой, кстати, воспользовался сам сэр Артур (о Хьюго Баскервиле) и подключил туда Холмса. Во-вторых, я считаю что мое "позорище" (возможно, кто-то не дочитал его до конца) обладает всеми признаками самостоятельного произведения - совершенно иной сюжет, чем в оригинале, иной стиль повествования и т.п. Только герои некоторые и детали сходны с Дойловскими. И в-третьих, чем собственно будет лучше предложенный вариант моего? Ведь, по сути дела, оригинальная "Собака Баскервилей" тоже фанфик на популярную девонширскую байку.

P. S.Спасибо за такое внимание к моему "позорищу"
Жан Кристобаль Рене # 15 января 2017 в 14:36 +3
Поверь, это единственный вариант не выкинуть написанное на помойку.
Димон, мля, никто вообще не говорил здесь что рассказ негодный. Единственная претензия даже у самых принципиальных критиков - невычитанность и некоторое несоответствие чиста историческим фактам. Фсё! Ну что за детсад?
Игорь, мой совет, напишите в личку Гуасу, попросите, чтоб просмотрел на предмет нелогичностей. Он неслабый историк)) v
0 # 15 января 2017 в 14:45 +2
Спасибо за совет! Но неточностей и нелогичностей (окромя Инвернесса как деревушки или города не нашел). Еще раз хочу сказать, что все факты и описания я брал из исторических книг о Лондоне и Викторианской Англии и кое-какие детали у Сэра Артура. Лоханулся я, вроде, как единожды, на что мне указала Галина (эпизод со шпагатом). У Дмитрия всегда нетривиальный подход - мне это импонирует. Но сейчас я, честно говоря, не догоняю чем мой вариант настолько хуже, чем его, что достоин помойки (ведь это не калька с повествования А. Конан Дойла)
Жан Кристобаль Рене # 15 января 2017 в 14:53 +1
Ха! Дык Димка всегда категоричен в выводах laugh Врач сказал в морг - значить в морг))(с). Лично мне само Корнейчуковское изложение импонировало. Когда я читал и перечитывал "Записки..." меня больше всего обламывал момент "что так мало!" "Ещё хочу почитать про шерлокахолмса!" Так что в данном варианте рассказ в жилу)) А у профессионального историка спросить сове стоит, поверьте. Я как правило, не углубляюсь с самые что ни на есть подробности, потому что пишу, как правило, псевдоисторические куски, не претендующие на достоверность. Но у вас стилизация чётко под эпоху. Так что стоит проверить себя на вшивость))
0 # 15 января 2017 в 15:02 +2
Спасибо! Ну да Дмитрий всегда категоричен. Просто на самом деле деталей исторических тут и не так много. Вся доступная литература по той эпохе была прочитана - вряд ли, есть даже какие-то сомнения в серьезных неточностях да и не хочу отвлекать уважаемых людей. С Инвернессом только и то я его сразу убрал, после спора с Марией и Дарой.

Р.S. И с чего вы взяли, что повествование в корнейчуковском стиле? (с легкой руки Дары) Скорее Диккенс и Виталий Бианки rofl
Жан Кристобаль Рене # 15 января 2017 в 15:07 0
Р.S. И с чего вы взяли, что повествование в корнейчуковском стиле? (с легкой руки Дары) Скорее Диккенс и Виталий Бианки
Здрасти! Я читкал как Конана, типа Дойла))) А его действительно жеж Чуковский переводил. А Бианки читал, да))) Оч уважаю. Но, ежели честно, не похоже)) У него славянские мотивы рулят))) Помню, что даже таксу такс называл))) Отменный писатель)) Диккенса читал мало. Во! А его часом не Чуковский переводил? joke
0 # 15 января 2017 в 15:13 +2
А я и не знал, что Корней переводил Собаку. Да я ж не в прямом смысле про Бианки. А все мои славянские мотивы Галина рубанула - не аутентично. Хотя Болотник, мочажины и проч. это оттель из славян. Диккенс много писал о бедных районах Лондона. Я и с ним сверялся, когда Истэндовский быт описывал.
Жан Кристобаль Рене # 15 января 2017 в 15:16 +1
Оливера можно перечитывать бесконечно)) Классика)) Я последние главы романа про Эдинбург писал. Как старинный, так и современный. Хорошо, что у меня такой консультант как Маша))
DaraFromChaos # 15 января 2017 в 15:16 +2
опять вы все в кучу свалили :)))
я говорила о стилистике текста. Да, она Корнеевски-баскервильская. Диккенсом там и не пахнет - ни в оригинале, ни в переводе.
А на что ориентировался автор в процессе написания - это совершенно другой вопрос
Жан Кристобаль Рене # 15 января 2017 в 15:24 +2
Дык похоже на зачитанные до дыр книжки получилось, Дар)) Ностальджи)) Прям читал и вспоминал, как с фонариком под одеялом ночами читкал)) Томик такой был, в твёрдой чёрной обложке. Макулатурный))) Ых((( Детство босоногое love
Да, друже, я предисловие написал. Вычитаю и часика через три вывешу в блоге на заценить)) v
0 # 15 января 2017 в 15:30 +2
Предисловие? Это что?
Жан Кристобаль Рене # 15 января 2017 в 15:34 +2
Предисловие? Это что?
Не, эт к нашему сборнику, друже, не обращай внимания)) joke
0 # 15 января 2017 в 15:29 +3
Диккенсом там и не пахнет - ни в оригинале, ни в переводе.
Ну пребывание в Лондоне собаки и Мерфи - я тщил себя надеждой из той же оперы, что и Диккенс sad
Жан Кристобаль Рене # 15 января 2017 в 15:33 +2
Ну пребывание в Лондоне собаки и Мерфи - я тщил себя надеждой из той же оперы, что и Диккенс
Ыыы))) Игорь, скажу один страшный секрет! должно быть в первую очередь похоже на Игоря Нилова laugh
0 # 15 января 2017 в 15:36 +2
Ну да это так. Но пока это позорище crazy
Жан Кристобаль Рене # 15 января 2017 в 15:42 +2
Ну да это так. Но пока это позорище
Ой да лааан! Прессанули бы тебя, как меня и Грега на Эф-е или Полках - тогда Димкины коммы шептанием на ушко показались бы))) Текст не человек, ему не больно)) v
Ворона # 15 января 2017 в 15:59 +2
Игорь, забудь уже про позорище и про помойку. И про мой "ужос-с" до кучи, он относился в первую очередь совсем не к блохам, и даже не столько к кровожадной псине, а больше-то именно к картинам лондонских трущоб. По-моему, они достаточно рельефно-отвратными получились, хотя вроде и без украшательств, всё являет из себя чуть ли не фактологическое перечисление через запятую. Но картинку гнусности и мерзости тем не менее ярко передаёт, бр-р.
DaraFromChaos # 15 января 2017 в 15:37 +2
ну почему, Кристо
если Игорь хотел стилизовать под Диккенса - так это здорово!
другое дело, что я лично этого не увидела zst

ПС даффай, даффай предисловие. собрала я таки эту кракозябру, несмотря на вредительские происки смарта и Ридеро laugh
Жан Кристобаль Рене # 15 января 2017 в 15:40 +2
ПС даффай, даффай предисловие. собрала я таки эту кракозябру, несмотря на вредительские происки смарта и Ридеро
Бут сделано, шеф)) laugh
Дмитрий Липатов # 15 января 2017 в 16:09 +1
Игорян! С тобой приятно беседовать. Ты мне кажешься такой глыбой! В хорошем смысле этого слова. С помойкой это я образно, куда-то же все наши рассказы улетают. А стиль твой нравится. Поэтому я и не мог с Транзисторами смириться. Вот только некоторые предложения очень громоздки, тяжелы.

А собакой... как услышал Баскервилей, так у меня и щелкнуло, как и у всех. И это... зыбунами мшистыми не увлекайся. А в целом приятно было почитать и поговорить.
Жан Кристобаль Рене # 15 января 2017 в 16:11 +1
Во! Молоток! dance А то совсем автора запинал))) laugh
0 # 15 января 2017 в 20:18 +1
Благодарю. Всегда полезно послушать дельные советы и конструктивную критику.
Дмитрий Липатов # 15 января 2017 в 13:03 +1
Вот скажи мне, Ворона, в чем сила? Во сне! Ты чо по ночам не спишь?
Ворона # 15 января 2017 в 13:18 +1
чо по ночам не спишь?
разгильдяйка нипраильная патамушта sad
и рассказики интиресныи ктамужа, love такшта я невинаватая ни сафсем винаватая music
Finn T # 15 января 2017 в 20:13 +2
А у меня ведь есть нечто похожее: http://фантастика.рф/publikacii/rasskazy/sobachja-smert.html
Правда, короче раза в два crazy
Видно, что автор старался, изучал материал smoke но мне кажется, перестарался. Слишком уж много грязи, дерьма болячек, короче, треша всякого sick
Пятеро ее зачумлённых, нечёсаных детей от трех до двенадцати лет,
Здесь, мне кажется, не очень удачно выбрано слово. Конечно, слово "зачумлённый" здесь в переносном смысле. Но хотелось бы услышать от автора, что он имел в виду. scratch
Ну и по сюжету - как-то не очень ясно. Много подробностей быта, всех этих городских жителей, рабочих и тд, а по существу вопроса - вопросы scratch Ну ладно, вендетта у местных жителей к Баскервилям. Почему цыган, что за собака, откуда она взялась такая демоническая? Начало длинное, середина вообще ну очень подробная. А финал - Генри упился, и позволил себя загрызть. Прямо-таки с облегчением hoho И что? И всё это из-за изнасилования девицы, произошедшего бог весть когда? Ну и действие скачет, то тут то там. Словом, поторопился автор, не причесал, и вообще smoke
0 # 15 января 2017 в 20:32 +1
Насчет перестарался: такова жизнь лондонского дна, уж поверьте, что и 20% не написал из того, что можно было бы вложить в середину.
Насчет зачумленных - имелось ввиду: грязные, запущенные, полубольные и т.п.
Насчет сюжета: Цыган (персонаж эпизодический у А Конан Дойла) одна из ключевых фигур моего повествования, если вы не поняли, кто это и как он связан с Собакой, то увы, я не виноват. Подсказок в тексте на это хватает. И соответственно, если вы поймете, кто такой Цыган, то и вникните как пес стал зверем.
Насчет финала: ну тут я вам не смогу объяснить, ибо мистика. Раз и съели Баскервиля, да и не в этом дело.
Да случилось все из одной смерти и из-за одного проклятия. Кстати, может, слышали о обычае кровной мести? У горцев Шотландии она тоже была в ходу. Вырезали семьями, родами из-за нанесенной обиды.
Спасибо, что читали.
Добавить комментарий RSS-лента RSS-лента комментариев