Конкордат

                      Конкордат

…я прыгаю с крыши – с головокружительной высоты тысяча сто какого-то там этажа мегаполиса. Захватывает дух, ветер в ушах, город несется навстречу – отсюда даже не видно улиц, кажется, что летишь в бесконечность.

Я расправляю силовое поле – как всегда распускается не сразу, нехотя, в какой-то миг кажется, что и вовсе не раскроется, упаду, разлечусь где-то там, на мостовой, кровавыми клочьями. Падение замедляется – плавно, нехотя, наконец, чувствую в себе силы взлететь.

Кто-то видит меня оттуда, с земли, кто-то щелкает камерами, смотрите, смотрите, кто-то уже чувствует – власти Конкордата пришел конец. Кто-то бежит доносить в полицию, доносите, доносите… недолго вам осталось…

Я поднимаюсь над городом – выше, выше…

И я же лежу на продавленном матрасе, какая сволочь сказала, ортопедический, из камеры пыток этот матрац взяли, вот что я вам скажу. До смерти хочется пить, никогда не думал, что жажда может быть такой сильной… Чашка с водой стоит в двух шагах на столе, чайник чуть поодаль, и не доберешься – никогда, никогда, никогда…

И я же лечу над городом – против ветра, рвется, трещит по швам силовое поле, знаю – не подведет. На подступах к Кэпител Сити кто-то выпускает ракеты, пытается сбить меня, пытайтесь, пытайтесь, кончилось ваше время… Ракеты огибают меня – не причинив вреда, зря, надо было отправить их назад…

Приближаюсь к громадине Бизнес-Хоум, вот она, неприступной скалой возвышается над городом. Снова выпускают ракеты – снова искривляю силовое поле, снова ракеты огибают меня…

Только бы Конкордат не выпустил десант… нет, я бы и солдат одолел в два счета, элитных, непобедимых, летучих – как я, только не хочется, не хочется убивать, и так слишком много уже крови пролито, уж это Конкордат умеет – проливать кровь…

Конкордат… у него даже имени не осталось, у этого, который правит всеми и вся, так повелось, если ты правишь Конкордатом, значит, ты и есть – Конкордат…

Огибаю громадину Бизнес-хоум, сверкает огнями реклам, сводит с ума… недолго тебе осталось…

И я же лежу на продавленном матрасе, и до черта хочется пить, я, оказывается, раньше и не знал, как оно бывает, когда хочется пить… Про жрать уже не говорю, сам виноват, утром надо было соглашаться, когда кормили… Жжет между ног, там уже раздражение пошло, не дай-то боже, а как не пойдет, опять все пеленки грязные… запаха уже и не чувствую, это другие, кто с улицы заходят, поводят рукой, вот так…

Пить… чашка в двух шагах, черт меня дери, там вода, там была вода, утром, утром… Соберись… сконцентрируйся… смотрю на свои руки, длинные, тощие, неподвижные, неужели это мои, ну давайте же, тянитесь, тянитесь… да какое там… тихо ненавижу свое тело, бил бы его – сильно, больно, какое там, чем бить… чем…

Смотрю на часы. Он должен прийти в половине пятого. Хотя ничего он мне не должен, он может прийти в шесть, в восемь… может вообще не прийти…

И я же лечу над городом, огибаю громадину Бизнес-Хоум, врываюсь в распахнутое окно, где люди за накрытым столом, где сильные мира сего пожимают руки Конкордату, лепечут какие-то любезности…попробуй не полепечи любезности, мигом с трона со своего слетишь. Все они – наместники Конкордата, всех рассадил Конкордат – во главе стран, чтобы легче править миром…

Врываюсь в распахнутое окно – крик из тысячи глоток, вспышки камер, выстрелы, кто-то бежит к выходу. Вижу лицо Конкордата, на нем еще застыла вежливая гримаса, он еще не верит, не понимает, а как, а почему, а откуда. А почему Таймекс, откуда Таймекс, он же сидит в тюрьме, Конкордат же костьми лег, чтобы его упрятать, а как же… А так же. А нате вам…

Иду к нему навстречу – по роскошно накрытому столу, отпинываю какие-то вазочки, сервизики… ого, икра… сколько народу там, внизу, сидят на комбикормах, чтобы Конкордат жрал икру…

Да что это… Конкордат зовет охрану… никак не ожидал от него, это уже прямо трусость какая-то… тут уже не до охраны, ни до кого, ни до чего, тут уже один на один, в лучших традициях, странно, что здесь, на столе, а не на каком-нибудь канате, натянутом между домами…

Отбрасываю бритоголовых молодчиков – ударом силового поля, тут же чье-то, не мое, чужое силовое поле швыряет меня оземь… Не верю себе… Конкордат… неужели он такой же всемогущий, как я… не думал, что он рискнет, подвергнет себя Мутации… Одно дело – опыты на детях-сиротах, на добровольцах, которым нечего терять… и другое дело себя любимого… ты как эту боль-то терпел, когда мутировал из человека в…

И я же лежу на продавленном матрасе. Что-то щекочет руку, черт, откуда эта мушенция чертова… все, вроде, закрыто… нет, просочилась, тварь, как чует, что здесь тянет мертвечинкой… Она, чего доброго, вообще думает, что я труп. Лети, лети, пшла, с-ука… какое там… не шелохнешься, нате вам…

И я же – отбиваюсь от Конкордата, он жмет и жмет меня к окну силовым полем, мощным, сильным, чувствую – я его недооцениваю…

Черт…

Вот этого я ждал… стоим на узком подоконнике, пытаясь столкнуть друг друга…

И я же – лежу, прикованный к продавленному матрасу, я же смотрю на себя, того, сильного, всемогущего, бросившего вызов мировой системе…

И я же – падаю с бешеной высоты, увлекая за собой Конкордата, и весь десятимиллиардный мегаполис смотрит на нас  замиранием сердца, люди, обреченные на то, чтобы стать игрушками системы, марионетками в руках Конкордата… И я же неимоверным усилием замираю в пустоте, когда Конкордат летит в бездну, оглашая проспекты предсмертным криком…

Конкордат падает.

И Конкордат же заходит в комнату, румяный, с мороза, несет с собой свежий снежный дух, я уже и забыл, как оно там, на улице, под трескучими декабрьскими звездами…

— У-ух, закоченел к ядреной фене… — Конкордат тянется к батарее, спохватывается, вспоминает обо мне, — ну ты как тут, жив-здоров? Жи-ив, курилка… Тебе-то хорошо, в тепле… душновато у тебя тут, правда… — поводит рукой, как ненавижу этот жест, — а давай так, укроем тебя потеплее, и окошечко приоткроем, идет?

Повожу глазами вверх-вниз, это значит да. Смотрю на чашку – долго, пристально, ну только посмей не увидеть мой взгляд…

— Чего тебе? Водички? А-а, так давай чайку тебе сейчас согреем, я тут ветчинки принес, хлебца, пожуем…

Выплескивает воду в раковину, провожаю драгоценные капли отчаянным взглядом. Боже мой. За что. Как я его ненавижу…

— Любуешься? – смотрит на экран, где люди осыпают меня цветами, где падчерица Конкордата, которую он силой хотел взять в жены, целует меня в губы, — а-ах, круто ты меня тогда… да, парень, есть чем гордиться тебе… это в семнадцать лет, и такое… люди своего звездного часа годами ждут… и ничего. А ты…

Хочется бить кулаками в подушку – больно, сильно. Хочется бить кулаками в его лицо, до крови, до костяного хруста, до… Снова смотрю на свои руки, длинные, желтые, да неужели мои… могу только плакать, только здесь, при Конкордате не очень-то поплачешь, нечего ему мои слезы смотреть…

— Дай-ка тебя переоденем, что ли… прислуга где, хотел бы я знать, опять нету? Слушай, что ты добренький такой Таньку эту опускаешь? Что она тебе наплела, мама у нее опять заболела? Мама у нее в сырой земле третий год лежит, а эта фифа с подружками в кабаке в каком-нибудь… как новый год, так начинается… о-ох, бедолага ты мой… счас, счас, ужинать будем…

Экран темнеет. Занавес, титры. Почему-то считается, что мне приятно пересматривать свой звездный час – и некому объяснять, что ничего приятного нет, когда тот я, всемогущий, неуязвимый, полный каких-то надежд, планов, смотрю на другого себя, бессильной тряпкой развалившегося на продавленном матрасе…

Ортопедический, блин…

Конкордат – не тот на экране, а реальный Конкордат – расставляет на столе какую-то снедь, ветчину, хлеб, торт, остался еще со вчерашнего, когда понабежали журналюги… Если бы не они, и не вспомнил бы, что у меня юбилей… А как Конкордат суетился, Таньку гонял в хвост и в гриву, то убери, это убери, да я тебе пятьсот раз сказал, пеленки ему поменяй, да я уже миллион раз меняла, из него как из худого корыта течет…

Как я ненавижу себя.

Как я ненавижу их всех…

Устроили… обрядили в костюм, сто лет не надевал, теперь в этот костюм можно двух меня запихнуть, и еще место останется… усадили в кресло, Игнат Анатольевич, очень рады вас видеть… напоминаем, что Игнат Анатольевич Синчук, больше известный широкой публике, как Таймекс…

И пошло, и пошло… про систему, про Мегаполис, про то, как я тогда одолел Конкордата, дела давно минувших дней… Пытаюсь выжать из себя какие-то ответы – взглядом, по буквам, Конкордат суетится тут же, услужливо переводит мои моргания…

Журналюги хреновы…

Они до сих пор думают, что я победил Конкордата. Да, это официальная версия, я победил Конкордата, я сбросил его с головокружительной высоты – насмерть, я освободил мир, я…

Журналюги…

Они ничего не знают… как было на самом деле.

Они не знают… как Конкордат победил меня…

Да и кто бы усомнился – вот он, Конкордат, ходит вокруг да около, подобострастно улыбается, заглядывает в глаза, старается угадать любое мое желание… вспоминает к месту и не к месту, а как мы с тобой тогда… а как ты меня тогда швырнул… оземь… а помнишь…

Они не знают, что Конкордат победил меня. Они по-прежнему смотрят на экраны, где в эту пятницу с девяти до одиннадцати будут показывать как я одолею сверхчеловека, державшего в подчинении всю землю. Они знают меня таким, сильным, ловким, летящим над миром…

Они не видели меня, изможденного, с какими-то истонченными косточками вместо рук, с животом, прилипшим к спине, опять придет Конкордат, будет всплескивать руками, ты что не ешь-то ничего, или тебя эта Танька окаянная не кормит, да я ее вообще на хлеб и на воду посажу… и будет совать мне в рот что-то полужидкое, протертое, лопай, давай, дохлятина, вон кости торчат… о-ох, что за парень-то был красавец…

Журналюги… что они знают… Они думают, я победил, они и представить себе не могут, что Конкордат держит меня в плену, здесь, в роскошном пентхаузе, в неприметных комнатенках, куда он боится заглядывать, как будто стыдится чего-то…

— Ну ешь давай, бедолага… вообще тебя эта Танка не кормит, рассчитаю ее к ядреной фене, и дело с концом… чего тебе, еще раз фильмец поставить?

Повожу глазами в стороны, только фильмеца мне еще не хватало…

— Чего-то ты захандрил сегодня… чего скис-то, Рождество, а он скис, нате вам… парень, тебе вообще руки опускать нельзя, ты же вообще… для всех пример мужества… Вон, статью про тебя тиснули… Таймекс встретил свой юбилей в компании… Да-а, надо бы тебе компанию… вот что, завтра тебя в люди вывезем, у нас тут корпоративчик намечается…

Снова повожу глазами в стороны, только корпоративчика их долбанного мне не хватало…

— Не нет, а да… совсем тут уже скис в четырех-то стенах… только помыть тебя хорошенько надо будет… все причиндалы твои…

Даже не могу сжать зубы. Смотрю, как Конкордат разливает воду по чашкам, вылить бы на него этот кипяток, на самые глаза, или бить, бить, бить его этим чайником, нет, чайником слабовато будет, это надо бы…

Мельком смотрю на статью, не хотел я этого делать, только бередить раны…

Известный актер Игнат Синчук…

Актер…

Что я буду актером, тем более, известным, я знал всегда, еще когда все в классе рвались в менеджеры и экономисты, еще когда отец надрывал глотку, да что из тебя вырастет, бестолочь окаянная, в универ не поступишь, вообще катись на все четыре стороны, мы с матерью ничем помогать не будем… Я и покатился, по большим городам, по общагам, где вечный холод, вечная ночь, где в какой-нибудь студенческой столовке подсаживаешься к девушке, а вам не кажется, мы где-то встречались… может, в прошлой жизни, а вы в любовь с первого взгляда верите, а вы макароны доедать не будете, вижу, вам не понравились, а разрешите…

— О-ох, и тяжелый же ты… Тощий такой, и тяжелый, у тебя кости как из чугуна… во-от так… потихонечку… и ванну… нет, я этой Таньке нюх начищу, что за дела, все ребра пересчитать можно… с гуся вода, с Игнатки худоба…

Голова Конкордата наклоняется ко мне, схватить бы за волосы, сунуть в ванну, держать, долго, крепко, чтобы дергался, вырывался, и не вырвался, затих, замер, обмяк тряпкой, и…

Было что-то, какие-то пробы, большое спасибо, мы вам перезвоним, а, ну если не перезвонили, все, вы нас не заинтересовали… театральное училище, списки на отчисление, требуется аниматор для ростовой куклы… потом прошлое опять проваливается в вечную ночь и вечный холод, когда китайская лапша лезет обратно едкой изжогой, прихожу на какие-то пробы, а что, давайте, парни, лакеем в карете его сделаем… о-ох, горе мое… молодой человек, вы какие роли раньше играли? Где? в детском парке? И кем, если не секрет? Осликом? Ну-ну, чувствуется…

— …так что завтра тебя в гости поведем… и-и, не отпирайся даже, все наши собираются… все, кто с Конкордатом тогда воевал… и Крылатая Леди, и Инженер, и Дог Хантер и этот… как его… ну он там еще телохранителя моего играл, вечно вы с ним там цапались… и в фильме по сюжету, и за кадром… режиссер вас только что водой не разливал…

На глаза наворачиваются слезы, хорошо в ванне лежу, как это, в песне, кто разберет, где вода, где слеза…

— Андрейко нащ не придет, он там роль какую-то получил у Бекмамбетова, блокбастер какой-то задумали навороченный… я ему уже звонил, Дюша, ты хоть в двух словах намекни, про что фильм-то будет, он ни в какую… коммерческая тайна. Все такое…

…или бить его о край ванны – сильно, больно, чтобы голова вдребезги…

— Ларка эта замуж вышла, с которой вы там все нацеловаться не могли, двадцать дублей запороли, режиссер уже сам Ларку эту схватил, показать тебе, как надо, она ему затрещину влепила… Ну ясное дело, там уже все на нервах были, поначалу-то вообще думали, дохлый номер с этим фильмецом выйдет, провалится в прокате…

Снова наворачиваются слезы, смотрю на свою руку, иссохшую, бледную, да неужели моя, а его шея так близко, только протянуть, схватить, сжать, как тогда, в финальной битве, на узком подоконнике над бездной…

— Я-то к тебе тоже нечасто теперь заглядывать буду, ты уж не обессудь… мне тут тоже один фильмец предложили, я сценарий посмотрел, ничего, вроде, красиво так… там на землю пришелец попадает, не помнит, кто он, откуда, а…

….бить о край ванны, больно, сильно, чтобы голова вдребезги, или швырнуть из окна, чтобы  как в финальной битве, тающий предсмертный крик…

Потом был Таймекс.

Уже потом. После каких-то ничего не значащих фильмишек провалившихся еще до проката, когда снимаешься, чувствуешь себя героем вселенского масштаба от того, что твое имя в титрах, на вторых, на третьих, на пятых, на десятых ролях. Это уже потом, случайный звонок, слушай, Игнатка… я вообще не тебе звонил… к тебе попал… это… тут пробы на фантастику какую-то, ты бы сходил… робота там какого сыгранешь… андроида… у тебя хорошо получается…

А потом был Таймекс.

Ворвался в мою жизнь – как атомный взрыв, разметал все и вся, он смотрел на меня со страниц сценария, живой, настоящий, и мне плевать было, что на пробах сидят десятки, сотни таких, как я, потому что я и есть Таймекс…

Я знал, что так будет… еще в детстве грезил, что буду летать над городом, сражаться с властелинами мира, спасать мир от их тирании… то есть, все мы мечтали, а со мной случай особый… я просто знал, что так будет… я знал…

Потому что Таймекс был – я…

Ника за лучшую мужскую роль… получал не я, получали за меня, тогда мое тело мне уже не принадлежало… мне принесли эту Нику, поставили, чтобы я мог ее видеть, кто принес, не помню, да как не помню, Конкордат и принес…

Конкордат…

Даже и не помню, как его зовут, по мне так у него и вовсе нет имени, для меня он – Конкордат… ишь ты, какие люди к нам в фильм пожаловали, тебя как зовут-то хоть, парень, хоть познакомиться, ты же меня свергать будешь и в финальной сцене убивать… что, первый раз в кино-то? Зашуганный ты какой-то… Ты давай, спрашивай, если что, мы тебя не бросим… женат? Пра-авильно, раненько тебе еще…

Конкордат… то приходил живой, веселый, подбадривал своими шуточками, то молчал день-деньской, будто и не замечал меня, я все думал, в чем я виноват перед ним, все-таки и правда в кино без году неделю…

— …парни, мы боевик снимаем, или балет «Умирающий лебедь»? Вот что-то не видно… конкордатушка, ну не умирайте, успеете еще умереть в финале-то! Игнатушка, я не понял, вы на секретную базу идете, или к себе домой? А заходите так, будто в гости пришли… о-ох, парни, угробите вы режиссера, с кем работать будете?

Режиссер…

Не помню его имени, как и большинства имен, для меня он был – режиссер. Вот у Конкордата как-то получалось запоминать имена, а у меня нет, Игнатушка, ты бы хоть по именам к людям-то обращался, мы-то чай не андроиды…

— А Игнатушка у нас далеко пойдет… вот сдохнуть мне на месте, если Нику не получит… такие актеры раз в сто лет рождаются…

Режиссер…

Кто-то вторит режиссеру, как всегда не знаю этого кого-то по имени, отличаю от других по огромным очочищам, почему-то все время не на носу, а на лбу.

— Да какое далеко, у него даже образования нет, из училища вылетел…

— А такого учить, только портить… говорю же вам, сдохнуть мне на месте… раз в сто лет… ну что, готовы? О-ох, угробите вы режиссера… ну не спим, не спим на ходу, андроиды, называется… вот щас подзаряжу вас от розетки, вот забегаете у меня…

Конкордат выходит из комнатушки, хлопнув дверью, смотрит на меня так, что я понимаю – я в чем-то виноват… понять бы еще, в чем… И так стараюсь, как могу, из кожи вон лезу, а от Конкордата одни придирки и окрики… куда его веселость делась…

— Чего-то вы с Конкордатом душа в душу жили… а тут на тебе… — бормочет мне человечек, который играет роль человека-детонатора.

— Ты Конкордата слушай, — вздыхает режиссер, — заслуженный все-таки…

— Во-от так, с легким паром… о-ох, парень, как бы не застудить тебя, комнату-то вон как выморозили… тебе простужаться-то нельзя, прошлой зимой вон от пневмонии еле откачали… целое болото в легких…

Я – на экране, в стоп-кадре, летящий над городом.

И я – бессильным пластом на продавленном матрасе… Конкордат кутает меня в одеяла, закрывает окно, подносит к моим губам очередную чашку с чаем.

— В-от так… чайку попей, согрейся… Ох, бедолага ты наш… не дай бог, конечно… вот так…

Вот так…

— Все, ребятушки, последнюю сцену сегодня домучаем… или вы меня сегодня домучаете, в гроб загонте… в смерти режиссера прошу винить… Ну давайте, по местам… о-ох, не умираем, Игнатушка, вам-то что помирать… парни, вы мне Игнатушку испортили, на вас насмотрелся, тоже помирать начал… давай… а-а-арлята… учатся летать… 

…я прыгаю с крыши – с головокружительной высоты тысяча сто какого-то там этажа мегаполиса. Захватывает дух, ветер в ушах, город несется навстречу – отсюда даже не видно улиц, кажется, что летишь в бесконечность.

Я расправляю силовое поле – как всегда распускается не сразу, нехотя, в какой-то миг кажется, что и вовсе не раскроется, упаду, разлечусь где-то там, на мостовой, кровавыми клочьями. Падение замедляется – плавно, нехотя, наконец, чувствую в себе силы взлететь.

Трос натягивается, дрожит, держит, держит… треск вертолета над головой почти не слышен, ветер оглушительно свистит в ушах… говорили мне, пододень что-нибудь вниз, под костюм, выстудишься к чертям…

Лечу над городом, над миром, сам по себе, да нет там никакого вертолета, и троса нет, есть только я… еще в детстве, еще когда отбивался от мальчишек на заднем дворе школы, еще когда неловко прыгал через козла, валился вместе с ним на пол под хохот пацанов – еще тогда знал, что буду летать. Вот так, над городом, расправив руки, выше, выше…

…перелом третьего и четвертого шейных позвонков, разрыв спинного мозга, многочисленные переломы ребер, шейки левого бедра, пятого поясничного позвонка, разрыв селезенки, диафрагмы, многочисленные…

…по предварительным данным причиной трагедии стал поврежденный трос, эксперты подтвердили, что трос был подрезан специально, в настоящее время ведется следствие…

Следствие…

— О-ох, ребятушки, в гроб вы меня загоните, фильм будете снимать, похороны режиссера… на бис закапывать… один Игнатушка на себе весь фильм тянет… Нику ему…

Это режиссер.

— Вы же тоже самое про Конкордата говорили.

Это кто-то из актеров… а-а, этот, который начальник над армией андроидов…

— Что Конкордат… искорки в нем нет… ну трудится, ну играет… так то играет, а этот-то Игнатка, он живет… какое там стоп снято, он и есть Таймекс… не-ет, все, уж с кем работать, так с ним… Конкордат ему в подметки не годится.

Это опять режиссер…

— …парни, чайку еще плесните, пока я от жажды не помер… Вот так, спасибо, спасли человека… Это я про что… ах да, я же такой человек, если уж чего-то захотел, значит, будет по-моему… Зависть, парни, хорошее качество, на зависти мир держится…

А это Конкордат…

— …ну что, согрел я тебя маленько? Лежи давай, согревайся… дай-ка я тебе матрасик приподниму, чтобы как креслице было, Танька вечерком вернется, она уже тебя уложит… Ну что тебе поставить для души-то… рождественское чего-нибудь…

Вожу глазами влево-вправо…

— Ну, как хочешь… смотри наше… Алло? Да, Виктор Евгеньевич, говорил же буду, буду! Ну на минутку тут подзадержался… да бога ради, отдавайте мою роль, посмотрю я, как вы половину фильма переснимать будете, где я уже… Да еду, еду, лечу уже, вот сейчас крылья-то расправлю, и долечу до вас в два счета, я же у вас вампиром числюсь… — выключает телефон, смотрит на меня, — о-ох, спасу нет… оно и к лучшему, парень, что ты из кино ушел, сучья работа… ну давай… хоть ты-то в тепле будешь, а мне опять по морозу… 

Уходит, смотрит — победно, торжествующе, щелкает замком, в комнату на мгновение снова просачивается колючий холод декабря.

…пинка ему, и посильнее, чтобы летел с лестницы, кувырком… был такой момент в фильме, где падчерица его с лестницы швырнула…

…я прыгаю с крыши – с головокружительной высоты тысяча сто какого-то там этажа мегаполиса. Захватывает дух, ветер в ушах, город несется навстречу – отсюда даже не видно улиц, кажется, что летишь в бесконечность.

Мелькают образы на экране…

…чувствую, подгузник снова мокрый, снова жжение между ног, мой организм живет сам по себе, как он хочет, ему уже нет до меня дела…

Я расправляю силовое поле – как всегда распускается не сразу, нехотя, в какой-то миг кажется, что и вовсе не раскроется, упаду, разлечусь где-то там, на мостовой, кровавыми клочьями. Падение замедляется – плавно, нехотя, наконец, чувствую в себе силы взлететь.

…пощипывает в горле… кажется, уже и простудился… Смотрю, как на экране я спасаю мир, побеждаю Конкордата, и люди во всем мире смотрят это, люди, что вы смотрите, кому вы верите, чушь все это, чушь, это Конкордат победил меня, держит здесь, в плену, взаперти, сколько мне осталось, лет десять, двадцать, это Конкордат ездит по столице, опаздывает на съемки, раздает интервью… о-ох, парень, мы тут со съемками в Крым махнем, я думаю, тебя, что ли, как-нибудь с нами перебросить, хоть на солнышке погреешься, бедолага ты наш… ты только не простудись, как в прошлый раз…

Конкордат…

…бить – больно, в морду, в морду, да не как на съемках, когда делаешь вид, что бьешь, на деле касаешься противника едва-едва, а на самом деле, бить, бить, ненавижу его, ненавижу себя, мое тело, уже не мое, и этого, на экране, люди, кому вы верите, это он победил меня…

Смотрю на свои руки, да неужели это мои, тощие, как плети… Ну давайте же… ну… хоть чуть-чуть… хоть кончиками пальцев…

Левая рука слабо скользит вбок.

Ну же…

Поднимаю правую руку. Неуклюже хватаюсь за спинку кровати…

Как тяжело дается каждое движение… вот что значит восемь лет в плену собственного тела…

В плену Конкордата…

Хочу встать – падаю с постели, конвульсивно извиваюсь на полу… ну же… кое-как встаю на четвереньки, беспомощно падаю набок. Ползу. Туда, к выходу, где мир, большой, красивый, где колючие декабрьские звезды, невидимые за огнями реклам…

Поднимаюсь по лестнице на крышу, волоку свое тело, давай же, давай… никогда не думал, что собственное тело может быть таким тяжелым… и таким чужим…

Ну же…

Выкарабкиваюсь на крышу, кое-как выпрямляюсь, оглядываю серебристые одежды, поправляю серебристый же шлем.

Город расстилается подо мной, манит огнями реклам, исполинский Мегаполис, летящий через вселенную, империя Конкордата…

…я прыгаю с крыши – с головокружительной высоты тысяча сто какого-то там этажа мегаполиса. Захватывает дух, ветер в ушах, город несется навстречу – отсюда даже не видно улиц, кажется, что летишь в бесконечность.

Я расправляю силовое поле – как всегда распускается не сразу, нехотя, в какой-то миг кажется, что и вовсе не раскроется, упаду, разлечусь где-то там, на мостовой, кровавыми клочьями. Падение замедляется – плавно, нехотя, наконец, чувствую в себе силы взлететь….

На подступах к Кэпител Сити кто-то выпускает ракеты, пытается сбить меня, пытайтесь, пытайтесь, кончилось ваше время… Ракеты огибают меня – не причинив вреда, зря, надо было отправить их назад…

Приближаюсь к громадине Бизнес-Хоум, вот она, неприступной скалой возвышается над городом. Снова выпускают ракеты – снова искривляю силовое поле, снова ракеты огибают меня…

Врываюсь в распахнутое окно – крик из тысячи глоток, вспышки камер, выстрелы, кто-то бежит к выходу. Вижу лицо Конкордата, на нем еще застыла вежливая гримаса, он еще не верит, не понимает, а как, а почему, а откуда. А почему Таймекс, откуда Таймекс, он же лежит, прикованный к постели, мочится под себя, Конкордат же костьми лег, чтобы его упрятать, а как же… А так же. А нате вам…

Иду к нему навстречу – по роскошно накрытому столу, отпинываю какие-то вазочки, сервизики …

Да что это… Конкордат зовет охрану… никак не ожидал от него, это уже прямо трусость какая-то… тут уже не до охраны, ни до кого, ни до чего, тут уже один на один, в лучших традициях блокбастеров, странно, что здесь, на столе, а не на каком-нибудь канате, натянутом между домами…

Отбрасываю бритоголовых молодчиков – прыгаю на него, все еще самодовольного, все еще скалящего зубы, бью – сильно, больно, за все, за все, не осталось мыслей, не осталось слов, только – бить, бить, бить…

…тощее тело падает с крыши на тротуар, взрывается кровавыми брызгами…

…смерть наступила в результате удара о землю, каким образом парализованный больной покинул квартиру и оказался на крыше здания, выясняется…

…на пятидесятом году жизни скончался выдающийся актер российского кино Савенко Андрей Иванович, известный зрителям по таким ролям, как Конкордат в одноименном фантастическом блокбастере, король надлунного мира в комедии «Эскалибур», прорицатель в фильме…

…смерть наступила во время съемок фильма «Мститель», по предварительным данным актер скончался от сердечного приступа, вызванного сильным испугом, причину которого установить не удалось…

                                                2012 г.